Троя. Падение царей
Шрифт:
– Тогда я пойду, – ответила она. – Ради тебя.
Наклонив голову, она исчезла в шатре.
Геликаон внезапно занервничал. Он встретился взглядом с Андромахой и сказал:
– Я редко чувствовал себя так неловко.
– Поэтому ты избегал меня с самого начала путешествия?
Ее глаза были холодными, в голосе слышался сдерживаемый гнев.
– Да. Я не знаю, как…
Голос его прервался. Что он мог сказать? Что всю жизнь мечтал найти любовь и что Андромаха была воплощением этой мечты? Что каждый день, с тех пор как он ее встретил, она в его сердце?
Геликаон вздохнул.
– Я не скажу, что у меня на сердце, – проговорил он наконец. – Только не жене дорогого друга и матери его сына.
– Да, – ответила Андромаха. – Сына человека, которого я люблю – люблю всем сердцем.
Эти слова, произнесенные со всей искренностью и страстью, рванули Геликаона за душу; он сделал шаг назад.
– Я рад за тебя, – сумел выговорить Геликаон – и увидел на ее глазах слезы.
Резко отвернувшись, он вернулся на кормовую палубу. Гершом внимательно посмотрел на него.
– Ты в порядке? Ты ужасно бледный.
Геликаон, словно не услышав его, повернулся к Ониакусу.
– На юго-запад, к Миное, – приказал он.
Глава 7
Правда пророчества
Царь Алкей не был честолюбив. Миноя, с ее плодородной землей, давала достаточно богатств, чтобы он и три его жены жили счастливо. Постоянный доход от торговли скотом и зерном давал ему возможность содержать небольшое войско – пять военных галер, чтобы охранять берега, и пять сотен воинов, чтобы защищать сушу. Галеры и маленькое войско не были настолько сильны, чтобы заставить царей соседних островов бояться вторжения, но не были настолько слабы, чтобы те же цари подумали о нападении на Миною. В свои двадцать восемь лет Алкей был вполне доволен жизнью.
Удача, как выяснил царь много лет тому назад, заключается в гармонии. Понимание этого нелегко далось Алкею. В детстве он был горячим и искренним, к большому огорчению отца, который внушал ему, что следует сдерживать свои чувства. Все решения, утверждал отец, должны основываться на трезвых размышлениях и тщательном рассмотрении вопроса. Он непрерывно насмехался над сыном за его неспособность мыслить здраво.
К двадцати годам Алкей наконец понял, что отец прав. А поняв это, стал свободным. Он пошел к отцу, поблагодарил его, вонзил в его сердце кинжал и сам стал царем.
После этого никто больше над ним не насмехался, и гармонии стало хоть отбавляй. В тех редких случаях, когда кто-нибудь ставил гармонию под угрозу, Алкей брался за кинжал как за способ быстрого решения проблемы.
«Но не сегодня, – подумал он раздраженно. – Сегодня гармонии недостает».
Вчера он приготовился переехать в свой дворец на западном берегу, подальше от резких зимних северных ветров. Две его жены были беременны, третья восхитительно бесплодна. Торговый сезон оказался, несмотря на войну, более прибыльным, чем прошлым летом. Казалось, боги улыбались Алкею. Потом вернулась микенская галера, и теперь его путешествие на юго-запад откладывалось, и
Бледноглазый микенский посол Клейтос заметил, что царь Агамемнон высоко оценил бы, если бы следующим летом зерно Минои пошло на прокорм его войск на западе, едва начнется вторжение на земли Трои.
Клейтос гудел и гудел, и Алкей едва слушал его. Все это он уже слышал раньше. Корабли перевозили зерно Минои по всему Зеленому морю, и доход от этой торговли был велик. Снабжать этим зерном Агамемнона будет – как изворотливо заметил Клейтос – испытанием веры. Алкей, утверждал посол, получит щедрую прибыль, оплаченную из награбленных в Трое сокровищ. Алкей сдержал улыбку, услышав такие слова. Как сказал однажды его отец: «Не выдергивай зубы мертвого льва до тех пор, пока не увидишь мух, сидящих на его языке».
Подумав о львах, Алкей бросил взгляд на второго микенца, воина Персиона.
Могучего сложения, с черной раздвоенной бородой, Персион стоял молча, держа руку на рукояти меча. Алкей знал подобную разновидность людей. Высокомерие в темных глазах говорило об одержанных Персионом победах. То был воин, убийца и, вероятно, время от времени – наемный убийца. Персион стоял не мигая, неподвижный, как статуя, присутствие его было безмолвным предупреждением: те, кто идут против воли Агамемнона, живут недолго.
Алкей откинулся в кресле и крикнул, чтобы принесли еще вина. Слуга пересек мегарон и наполнил его кубок. Холодный ветер пронесся по старому зданию, и Алкей, поднявшись, подошел к жаровне, пылающей у северной стены. Клейтос последовал за ним.
– Эта война будет выиграна летом, – сказал микенец. – Невиданно огромный флот доставит семьдесят тысяч человек к стенам Трои. Город не сможет противостоять нашему могуществу.
– Интересно, – задумчиво проговорил Алкей. – Я вот вспоминаю: не говорил ли ты того же в прошлом году?
– В прошлом году мы столкнулись с неожиданными неудачами, – поджав губы, ответил Клейтос. – Их больше не будет, могу тебя заверить.
Алкей мысленно улыбнулся.
– Прости меня, – мягко проговорил он, – но ты заверяешь меня, что больше не ожидаешь неожиданных неудач? Если бы ты ожидал их с самого начала, они бы не были неожиданными. Такова сама природа неожиданности, Клейтос. Она всегда неожиданна. Поэтому, по существу, ты утверждаешь, что царевич Гектор, и его конница, и лукавый Приам, и беспощадный Эней больше ничем не способны тебя удивить. Смелое утверждение, да позволено будет заметить.
Клейтос моргнул и сощурился.
– Я воин. Словесные игры меня не интересуют. Я говорю только, царь Алкей, что Троя обречена.
– Я думаю, ты прав, – дружелюбно ответил царь. – Однако в прошлом году я разговаривал с царем Пелеем из Фессалии. Он говорил, с каким нетерпением предвкушает, как уничтожит Троянскую конницу и заставит хвастливого Гектора целовать пыль у его ног. Я только вчера узнал, что они встретились у Карпеи, но не припомню, чтобы мне рассказывали о целовании пыли.