Троя. Падение царей
Шрифт:
Каллиадес ответил не сразу. Тудхалияс был сыном царя, выросшим среди чужеземной знати. Каллиадес не имел опыта общения с такими людьми. Их манеры и обычаи были ему незнакомы. Он знал только, что хетт – гордый человек и в разговоре с ним нужно осторожно подбирать слова.
– Этой ночью вспыльчивость победила, – сказал, наконец, Каллиадес. – Я подумал: не стоит оставлять все, как есть, чтобы нанесенные раны гноились всю ночь.
– Ты принес его извинения?
Каллиадес покачал головой и мягко проговорил:
–
В глазах хетта зажегся огонь злости.
– Ты ожидаешь, что я извинюсь?
– Нет. Банокл забудет о случившемся к утру. Это в его натуре. Он простой человек и не умеет таить зло. Все, что ты сказал, было достаточно правдиво. Я это знаю. Даже Банокл это знает. Но важно, чтобы мы оставили случившееся в прошлом.
– Если бы он был военачальником хеттов, – заметил Тудхалияс, – и один из его командиров стал говорить так, как говорил я, кликнули бы наемного убийцу, и командира вскоре не стало бы.
– К счастью, Банокл не хеттский военачальник. И если бы завтра случилась битва и тебе грозила бы смертельная опасность, Банокл проскакал бы сквозь огонь и смерть, чтобы тебя спасти. Такова уж его натура.
– Он уже это сделал, – признал Тудхалияс, и Каллиадес увидел, что гнев его начал угасать.
Хеттский царевич снова пристально посмотрел на море.
– Я никогда не любил Великое Зеленое, – заметил он. – Я не понимаю, почему люди стремятся плавать на хрупких деревянных судах. Вы, люди моря, для меня загадка.
– Я тоже никогда не любил море, – ответил Каллиадес, – но ведь моя жизнь была жизнью воина.
– Моя тоже. Мне было пятнадцать, у меня еще не росла борода, когда отец послал меня сражаться при Кадеше. С тех пор я всегда сражался против египтян, а теперь – против племен идоноев и фессалийцев, которые пришли сюда с микенцами. Мужчины всегда говорят об окончательной победе. Я никогда не видел ни одной.
– Я тоже, – согласился Каллиадес.
– И здесь мы ее тоже не увидим, – негромко проговорил Тудхалияс. – Враг придет снова. У меня теперь меньше трехсот человек, и около тридцати раненых. Фракийцев Банокла несколько сотен, а в придачу – две сотни дарданцев, большинство из которых новобранцы. Добавь к этому пятьдесят воинов Троянской конницы, которых оставил нам Гектор, – итого получится меньше тысячи человек, чтобы удержать Дарданию.
– Я послал к Приаму за подкреплением, – ответил Каллиадес, – но сомневаюсь, что нам пришлют больше горстки пехотинцев, потому что Гектор и Троянская конница сражаются сейчас на юге.
– Ты сможешь удерживать крепость несколько месяцев, – сказал Тудхалияс, – но в конце концов угроза голодной смерти вынудит тебя ее покинуть. Если враг придет со значительными силами, будет лучше, я думаю, оставить дарданцев здесь и отступить
– Опасность этого в том, что нас могут обойти с флангов, а потом поймать на открытом месте, – заметил Каллиадес. – Если мы столкнемся с легковооруженными племенами, мы сможем пробиться. Но если Агамемнон пошлет микенские отряды, нас изрубят на куски.
– Они настолько хороши?
– Поверь мне, Тудхалияс, под солнцем нет пехотинцев лучше. Каждый из них ветеран, и они сражаются сомкнутым строем, по четыре или шесть рядов, сомкнув щиты. Вы, хетты, храбрые люди, но плетеные щиты не могут остановить тяжелых копий. И ваши узкие изогнутые мечи не могут пронзить бронзовые доспехи.
Их внимание привлек яркий свет, внезапно блеснувший на востоке. Каллиадес посмотрел туда и увидел падающую звезду, прочертившую след в ночном небе. Спустя несколько мгновений новые падающие звезды мелькнули у горизонта.
– Это предзнаменование, – сказал Тудхалияс, глядя на них. – Только хорошее или дурное?
– Такие огни были в небе в ночь перед тем, как мы разграбили Спарту, – ответил Каллиадес. – Для нас это оказалось хорошим предзнаменованием. Мы победили.
– В те дни ты был микенским воином, – заметил хетт. – Тогда, может быть, это хорошее предзнаменование для Микен.
Каллиадес выдавил улыбку.
– А может быть, это просто огни в небе.
– Может, – с сомнением отозвался Тудхадияс. – Говорят, Агамемнон – коварный враг. Это правда?
– Я служил ему почти всю свою воинскую жизнь. Он прекрасный стратег. Он выискивает слабости врага, а потом наносит удар в сердце. Никакой пощады. Никакой жалости.
– Тогда почему этот прекрасный стратег попусту губит жизни людей здесь зимой?
– Я сам задавал себе такой вопрос, – признался Каллиадес, покачав головой. – И не нашел на него ответа.
Хетт посмотрел на него.
– Может, ты задавал неправильный вопрос.
– А какой вопрос будет правильным?
– Он – человек риска или предпочитает осторожность?
Оба они помолчали. Потом хетт спросил:
– Дарданский флот собрался сейчас в Геллеспонте и наблюдает за вражескими флотами, так?
– Так.
– И Агамемнон ожидает, что мы сделаем именно это?
– Полагаю, да.
– Может, это как раз то, чего он добивается. Потому что если флот защищает Геллеспонт, он не охраняет Трою.
– Агамемнон не может напасть на Трою зимой, – сказал Каллиадес. – Из страха перед штормами, при недостатке припасов для войск. Вторжение – даже если оно будет успешным – не будет организованным. Не придет никаких подкреплений с юга или с севера.
Но Каллиадес еще не успел договорить, как по спине его внезапно пробежал холодок.