Троянский мордобой
Шрифт:
Вернувшись, Ахилл исполнил свою роль в волшебном исцелении ноги Телефа. Затем, удивившись не меньше Агамемнона, залечил и вторую рану сына Геракла, оставив пострадавшей только его гордость.
— А как я узнаю, что ко мне сила вернулась? — поинтересовался царь Мизии, разглядывая исчезнувшие шрамы на бедре. — Если я опять не... Не оценят, в общем.
— А, так это проще простого, — заявил Менелай. — Перед женой потренируйся на кошк...
— На троянках, — перебил брата Агамемнон. — Хочешь с нами?
— А что, можно, — задумался Телеф. — Я в деле, пойду соберу
— И это что, всё? — стал выяснять Ахилл. — Только ради этого меня и позвали?
— Вообще нет, — поведал Агамемнон. — Мы решили наконец познакомить вас с Ифигенией.
— О, серьёзно? — обрадовался Ахилл. — Я так давно этого ждал! Я даже песню ей посвятил!
— Вот и замечательно, — заулыбался Агамемнон. — Прогуляетесь, споёшь ей.
Когда суженые наконец-то повстречались, восторгу Ифигении не было предела.
— А ты правда Ахилл? — едва ли не завизжала она, кинувшись тому на шею. — Я амфоры с тобой коллекционирую! Какие у тебя мышцы! Ещё больше, чем на фресках!
Не сумевший оторвать от себя поклонницу Ахилл по совету счастливого отца так и отправился на романтический пикник с Ифигенией на шее, где, наконец, смог уговорить её разместиться на роскошных подушках и послушать песню, которую он ей посвятил. Взяв в руки лиру и попробовав пару струн, великолепный во всём Ахилл запел.
— На колонне мелом ты рисуешь лето, ласковое море трогаешь ладонью...
Улыбка стала медленно сползать с лица Ифигении по мере того, как музыкальный слух дочери микенского царя подвергался пытке непопадания в октавы.
— Тополиный пух, жара, июль, — взвыл тем временем Ахилл.
— ОЙ БЛЯЯЯДЬ!!! БАТЯ! БАТЯЯЯ!!!— взвыла ещё громче Ахилла Ифигения, припустив к жертвеннику. — Я передумала! Лучше заколи меня нахуй!
Через полчаса Ахилл, вернувшийся с пикника мрачнее тучи, сидел и наблюдал, как остальные цари готовятся к жертвоприношению. Ифигению обмыли, отмыли и переодели в белое платье после чего подвели к жертвеннику, где принцессу уже ждали Агамемнон, Одиссей и Калхас с ножом.
— Я посвящу твоему мужеству поэму! — пообещал Ахилл.
Услышав это, Ифигения попыталась броситься на нож, но её вовремя оттащили.
— Не позволяйте этому пидарасу ничего про меня сочинять! — завопила девушка, брыкаясь и едва не расшвыривая троих взрослых мужиков в своём стремлении добраться и удавить великого поэта-песенника.
Наконец, когда все, включая жертву, успокоились, Ифигению положили на алтарь, и Калхас вознёс молитву Артемиде.
— О, великая Артемида, — воскликнул прорицатель, указав на Агамемнона. —Этот долбоёб осознал свою ошибку и отдаёт тебе козу за козу!
С этими словами он резко опустил жертвенный нож и с удивлением увидел, что Ифигения пропала, а лезвие вонзилось в шею лани.
— Я сказала «Козу за козу», а не за овцу, — донесся женский голос откуда-то с неба. — Но так и быть, я мешать вам не буду. Мне больше понравится, как вы отхватите пизды от троянцев. Так что бывайте, ихтиандры хуевы.
— А где овца? — непонимающе спросил Агамемнон. — То есть где моя дочь?
— В Крыму она, — ответила Артемида, — Лечится
— То есть «подсказал»? — переспросил Агамемнон, не обращая внимания, что Ахилл опять бегает за ржущим Одиссеем.
— Вот не пизди, что ты не в курсе был, — послышался голос богини. — И не беси меня опять, а то я вас вообще бурей загоню туда, куда кентавры срать не ходят.
Голос стих, и Агамемнон, вздохнув, окинул взглядом войско.
— Эй, Ахилл! — позвал он героя.
— Чего? — спросил тот, бросив попытки догнать Одиссея.
— Завязывай с этой хуйнёй, и поехали троянцев пиздить, — сказал ему микенский царь, повернувшись к жрицам. — Ну?
— Баранов гну, — вежливо ответила ему представительница Артемиды, вручая амфору. Маршрут построен. Пиздуйте уже отсюда, заебали.
Глава 8
В античной морской регате очень важно, сколько у тебя гребцов. Потому что тот, кто не успевает отгрести от неприятностей, рискует огрести. В процессе многих лет улучшения и поиска идеального баланса между скоростью и маневренностью древние греки определили идеальное число гребцов на кораблях различных классов. В итоге быстроходней оказывался тот корабль, который помимо гребцов имел и достаточное количество парусного вооружения. А поскольку мачты также были идеально расставлены, то почти все корабли шли с одинаковой скоростью. Почти все. Кроме корабля Одиссея. Хитрожопый итакиец пригласил на борт Менелая и убедил встать на носу галеры, исполняя роль главнокомандующего карательной экспедиции. Спартанец не догадался, что царствующий над Итакой приятель не просто так натянул между его рогов кусок с символом Спарты, а тем самым превратил обманутого жениха в небольшую мачту, прибавив кораблю крупицу быстроходности. В итоге именно их галера первой пристала к берегу Трои, обогнав остальной флот почти на полдня.
— И нахуя? — поинтересовался Менелай у Одиссея, когда они спустились на очень гостеприимный и очень пустой пляж.
— Как «нахуя»? — удивился лучший дипломат Древней Греции. — Мы тепеХГь можем попХГобовать договоХГиться с тХГоянцами, забХГать Ленку миХГом и веХГнуться домой без эпического пиздилища.
— Тоже верно, — согласился Менелай, немного подумав. — А как обьясним остальным, что добычи не будет?
— Ты же поделишься ХГади лёгкой победы частью возвХГащённого спаХГтанского золота? — ответил Одиссей вопросом на вопрос в лучших итакийских традициях.
— Сволочь ты хитрожопая, Одя, — покачал головой Менелай, едва не потеряв равновесие из-за пойманного парусом ветра. — Можно уже это снять?!
— Нельзя, — строго сказал Одиссей. — Нам нужны флагштоки для белого флага. Мы же паХГламентёХГы.
— Одя, — задумчиво сказал царь Спарты, пока прислуга меняла флаг Спарты на давнее полотнище нейтральных представителей. — Я всё думаю. А ты точно из Итаки?
— А ты таки почему заинтеХГесовался этим именно сейчас? — парировал Одиссей, в резвом темпе отправившись в сторону Трои.