Тройная игра афериста
Шрифт:
разыщет вместе с девчонкой, Момот вышел к воротам и, замаскировавшись за кустарником,
начал наблюдать трамвайную остановку. Следовало удостовериться, что девчонка приедет одна.
Он ждал и вспоминал ту ночь когда все было почти так, как он задумал. Никто ему не мешал, в
гостинице никаких проверок не проводилось, снотворное подействовало
прекрасно. Он делал с девчонкой все, что хотел, а Даша только постанывала
сквозь сон, обессиленно пыталась вырваться. Она совершала
бессознательно, и это беспомощное сопротивление еще больше возбуждало
майора.
Кончив первый раз Олег Панфилович встал с кровати, подмылся теплой водой,
протер влажным полотенцем промежность девчонки. И снова лег на нее, заранее
балдея от того, что возбуждение не спадает, а кончит он теперь не так
быстро, как кончил десять минут назад.
Он вводил член в маленькую, безволосую писюльку медленно, сперва неглубоко
• только одну головку, потом немного глубже. С каждым покачиванием
напряженного в пояснице тела, он позволял себе войти еще на чуть-чуть, и от
этого желание становилось острее. Так в детстве майор всегда откладывал на
край тарелки самые вкусные кусочки, чтобы съесть их напоследок,
гурманствуя.
Войдя, наконец, в девочку полностью, Момот едва сдержал крик, так ему было
хорошо. Легкое постанывание ребенка, безвольные попытки высвободиться
доводили его до исступления. И кончая, он закусил край подушки, чтоб не
заорать на всю гостиницу.
Майор не встал с Даши сразу. Он полежал на ней, не вытаскивая член,
предвкушая бесконечную и безопасную ночь. И от этих мыслей возбудился
снова...
Олег Панфилович вспомнил все это настолько ярко, что действительно
застонал. И захотел задушить проклятого Верта, лишившего его смысла жизни.
Но Верта рядом не было. Только Даша (слава, Богу - одна) шла от трамвайной
остановки. И он не мог получить от нее того, чего так желал. Он сам себе
напоминал умирающего от голода человека с зашитым наглухо ртом. Такой
человек в ярости бьет посуду, бросает на пол недоступные кушанья.
• Я же говорил, что приеду раньше тебя, - вышел из-за кустов Олег
Панфилович, состроив улыбку, больше похожую на гримасу.
– Ну, пошли искать
место для тайника. Ты, наверное, лучше меня знаешь этот парк. Где тут можно
найти такой уголок, куда никто-никто не заходит?
• Я тут редко гуляю, дядя Олег. Вы сами ищите, а я вам помогать буду.
Только давайте побыстрей, а то я сильно кушать хочу.
Никем не замеченная парочка удалилась в глубь пустынного осеннего парка. Деревья
топорщили голые ветви, легкий ветер колыхал прутики кустарника. Приближалась суровая
сибирская зима.
Меня разбудил комар. Сперва он, в отличие от городских, честно предупредил о своих намерениях
пронзительным писком, но я только отмахнулся спросонья. И он, сочтя мое поведение бестактным,
с размаху засадил хоботок мне в нижнюю губу. Губа начала распухать, сон улетел, будто его и не было,
я вылез из спальника и мрачно побрел варить кофе.
Голова трещала ужасно. Вчерашний вечер вообще был трудным. Как ни как, но Демьяныч со своей
барыней - женой тринадцать лет были для маши отцом и матерью. Не совсем хорошими, но искренними.
И принять им мое возникновение из небытия было трудно. Хотя, потом, когда мы как следует
напились, Демьяныч признался, что все эти годы подсознательно ждал явление настоящих родителей.
• Это только так говорят, что не та мать, которая родила, а та, которая вырастила.
Кровь родная всегда себя сказывает. Я еще там, в Ялте, боялся, жену отговаривал брать
чужого ребенка...
Он говорил это печально, пил водку, почти не закусывая, а потом спросил:
• Ну, и что ты думаешь дальше?
• Что тут думать, - ответил я, не лукавя, - сейчас я девочку взять не могу. Определюсь,
тогда. Да и тебя я отталкивать от нее не желаю, она тебя любит. Бабу твою терпеть не
может, а тебя, да - любит. Так что, пока пусть все будет, как было. Заканчивай свой
сезон, езжай в Москву, живи, только ментам не болтай лишнего про меня. Сам понимаешь...
Демьяныч понимал. В геологических работах половина сезонников бичи или зеки. Его жена ничего понимать
не желала. Она попыталась высказать мне право собственности на Машу, сообщив, что уголовникам
в тюрьме сидеть надо, а не чужих детей воровать. Пришлось выдать ей плюху. Это только в книжках
благородные аферисты не поднимают руку на женщину. Я не был таким уж благородным, а эта мадам с моим понятием
женщин плохо ассоциировалась. Она замолкла мгновенно, В глазах Демьяныча я прочел жгучую
зависть застарелого подкаблучника. Если бы он выдавал ей тумаков хоть раз в квартал, то их семейная жизнь
сложилась бы гораздо более счастливо.
• Ты, лярва дешевая, - на всякий случай усилил я впечатление, - если еще раз пикнешь,
замочу и в тайге закопаю. Я тебе не муж. Усекла?.. Не слышу!..
• Усекла, - пролепетала она, вполне меня удовлетворив своим испугом.
Ну, а потом мы пили водку и брагу, и я не стал отказываться, сочувствуя Демьянычу.