Тройная игра афериста
Шрифт:
– Ты таки, не помнишь, яка я исть?
Я замялся, привстал.
– Ну, Нинка Чайник. Щипачка. Ширму я тебе ставила, помнишь? Я таки постарела, уже не гарная?
Легкая рябь памяти подкатила к моему сознанию. Да, да, Чайник, необычная кликуха. Ширму ставила? Эх, столько баб было в моей жизни! Да и ширму ставили мне разные люди: и бабы, и мужики, и подростки. Я всегда придавал серьезное значение отвлекающим маневрам во время работы.
– Как же, помню, помню, - фальшиво заулыбался я, - Нинка,
Она подошла вплотную и вперилась мне в глаза, как какой-то шизоидный гипнотизер:
– Ах ты, лярва поганая, тварь немазанная, мне в любви клялся вечной, а теперь чернуху гонишь, что не врубаешься! Да я тебе шнифты сейчас на пятку натяну...
И тут я её вспомнил. Эта девчонка и тогда умела красиво ругаться. Она выросла в Одессе, её лексика причудливо впитала одесский диалект и российскую феню. Задорная была девчонка, заводная. Чуть что не по её, закипала, как чайник. Оттуда и кликуха забавная.
– Нинок, - потянулся я к ней, - ты все такой же кипяток, хорошая моя!
Она и по моему лицу увидела, что узнал. Обхватила мне голову, расцеловала. Поцелуи были не женские, сестринские. А мы же с ней больше месяца спали на одном топчане. Такая любовь была...
– Замужем я, - будто оправдываясь сказала Нинка.
– Третий год уже. Завязала напрочь. Муж из этих, новых русских, но не выпендривается, простой мужик. У него ремонтная мастерская. Иномарки ремонтируют. Он и сам вкалывает, как проклятый, и кореша. Он раньше жестянщиком был. А теперь "костоправ" и по карбюраторам дока.
Она вываливала мне эту информацию, будто пряталась за ней. А зачем прятаться? Лет четырнадцать, если не больше, прошло с того месяца знойной южной любви пацанки-щипачки и молодого афериста. Сколько ей тогда было то, лет 16-17 не больше.
– Нинок, что ты, будто оправдываешься. Давно это было, в детстве. Ты тогда вообще малышом была.
– Малышом... Да я от тебя, если хочешь знать, больше всего страдала. Тебе то что, свалил. А я с дитем кому в кодле нужна?
– С каким дитем? Ты что, рехнулась?!
– Не знал? Врешь ведь! Я маляву тебе на кичу засылала, советовалась - аборт или рожать...
– Подожди, не гони. На какую кичу, какую маляву?
– На Симферопольскую, в СИЗО. Тебе же там замели?
– Сроду в Симферопольском изоляторе не торчал. Я свалил отсюда в Харьков, там меня и повязали. В отказ я не шел, у следака все козыри на руках были. Да и не хотел, чтоб копались, взял на себя одно дело без спора, а условием поставил, чтоб на дальняк отправили в зону. Терпеть не могу эти южные зоны, все они ссученные.
Нинка села, растерянно глядя на меня:
– Значит, это в Симферополе другой Адвокат был?
– Откуда я знаю. Погоняло распространенное. Этих Адвокатов, как собак нерезанных. А у меня давно совсем другое погоняло: Мертвый Зверь. Может, слышала?
– Ты Мертвый Зверь?!
– глаза у нее были совершенно ошеломленные.
– Ну, я. А что?
–
– Никого я не подставлял. Лажа это, Нина. Да и нет у меня дел с законными. Я всегда один работаю. И авторитет свой сам себе заработал, без воровской поддержки. Я даже общаком ихним сроду не пользовался, хоть предлагали.
– Вот, как оно все повернулось. Эх, Вовка ты Вовка, голова твоя дубовая. Ну слушай тогда.
Нинка рассказывала немного путано, перескакивала с прошлого на настоящее, но основное я понял быстро. Когда я смотался из Крыма, она через воров попыталась сообщить мне, что беременна. В это время в Симферопольском следственном изоляторе сидел вор с кличкой Адвокат. Ему и пошла записка от Нинки, и он, естественно, на эту маляву никак не среагировал. Нинка обиделась и от обиды решила рожать, вполне подтверждая этим неразумным поступком свою кипящую кличку. Родив, шестнадцатилетняя девчонка опомнилась, осознала, какую глупость сделала. Куда ей, пятой дочке матери-шлюхи и отца алкаголика было деваться с ребенком. И в воровском мире она была всего лишь шестеркой, на подхвате. Она пошла в Дом ребенка. А как раз в это же время туда обратилась семья отдыхающих, муж и жена, которые не могли иметь своих детей и хотели усыновить чужого ребенка.
Эти муж и жена были людьми по советским временам не бедные, жили в столице, а ребенка хотели заполучить именно в Крыму, чтоб никто из родственников или знакомых не догадался, что это не их ребенок. Нинка не знала, кто из них виноват в отсутствии детей, да её это и не интересовало. Она знала только, что эти муж и жена специально готовились, что еще в Москве жена подкладывала себе под одежду подкладки, имитируя беременность, а муж распускал слух, будто жена соглашается рожать только в Крыму. И с Никой они в Доме ребенка буквально нос к носу встретились. А в этом Доме ребенка для них подходящего по возрасту малыша не нашлось и они уже думали ехать в другой город, искать. А тут Нинка с только что родившимся малышом. Девочкой...
– Послушай,- прервал я её повествование, - а кто они такие, эти муж и жена?
– Ну, я не знаю толком. Он, вроде геолог, начальник там какой-то. А она жена его. Хозяйка дома, так она про себя сказала.
– А когда наша дочка родилась? Ты, кстати, точно знаешь, что она моя?
– Да у меня же до тебя никого не было. А что ты меня не целкой взял, так я же тебе рассказывала, что меня брат по пьяне трахнул, когда мне всего пять лет было.
Теперь я вспомнил все окончательно. Крепкая румяная задиристая девчонка завладела тогда моим сердцем и если бы не кочевая судьба вора, я не ушел бы от нее так запросто. И она точно ходила только со мной. Да и в постели была совсем неопытная. И про брата она мне рассказывала, про старшего. Я тогда еще загорелся пойти с ним разобраться, но оказалось, что он уже год, как убит в драке. Да и не сердилась на него Нинка. Она рассказывала, что ему тогда было тринадцать и они с ним выпили целую бутылку портвейна, а что потом делали, она почти не помнила, да и он помнил плохо. Он потом просил прощения, боялся, что она матери или отцу расскажет. Но она никому не рассказала и за это он ей долго носил всякие подарки. И мне она рассказала об этом впервые в жизни, потому что думала, что между нами любовь.