Трудно удержать
Шрифт:
Тебе хочется замедлиться, оставить немного на потом, но в голове лишь желание утихомирить чувство голода. Тебе лишь хочется, чтобы он на время отступил, потому что у тебя нет шансов пережить еще одну тренировку на пустой желудок.
Как стать лучше других, когда ты голоден?
Как долго ты еще будешь способен держаться?
С бананом в одной руке и печеньем в другой я огибаю угол и сталкиваюсь с кем-то.
Мы оба вскрикиваем от удивления, но я еще и из-за того, что роняю еду на землю. Оставшийся кусок банана, сломавшись, прокатывается по грязи, а печенье выскакивает из упаковки.
Или полицейского с устрашающим взглядом, который подошел ко мне с блестящими наручниками в руках.
– Опять? – спрашивает он, пока я чувствую подкатывающие слезы унижения. Одно дело снова попасться на воровстве, и совсем другое – сделать это прямо на глазах у Рори и его богатого отца Арчибальда Мэтисона.
– Я… эм… – заикаюсь я. – Я ничего не делал. Все на земле. Так что вам не доказать, что это я.
– В чем дело, офицер? – спрашивает мистер Мэтисон.
Рори время от времени упоминает об отце во время тренировок, но я так нервничаю, что не могу вспомнить, чем именно он занимается. Мне точно известно, что этот мужчина обладает достаточным влиянием, чтобы одним словом лишить меня шансов попасть в академию.
Всех шансов.
– Этот мальчишка, – начинает полицейский, схватив меня за руку, – известен тем, что ворует в магазинах в округе. – Повернувшись, он тянет меня за собой. – Поехали в участок. Я не могу спустить тебе это с рук, так как владелец выдвинул обвинения. Раньше он игнорировал твои проделки, но теперь хочет преподать тебе урок. – Он снова тянет меня за руку. – Пойдем. Ты же знаешь, как это делается.
– Нет! – Это слово – сдавленный крик, полный паники. – Я не могу. Идет последняя неделя отборочных. Мне нужно тренироваться. Иначе у меня не получится…
– Он не сделал ничего плохого, офицер, – раздается баритон мистера Мэтисона, из-за чего и я, и служитель закона поворачиваем в его сторону головы. – Это Рори виноват. – Он кладет руки на плечи сына и подталкивает его вперед.
Думаю, на лице Рори отражаются все те же эмоции, что и на моем, – шок, неверие и растерянность, – но я испытываю и кое-что еще: нерешительность.
Зачем мистеру Мэтисону делать подобное? Зачем предлагать сыну взять вину на себя? Зачем богачу заступаться за такого, как я?
– Сэр, – обращается полицейский, притягивающий меня к месту, где на земле все еще валяются банан и печенье, – мы оба знаем, что ваш сын подобного не совершал.
Мистер Мэтисон издает протяжный и низкий смешок.
– Зато я знаю. – Он делает шаг вперед, пока Рори в замешательстве таращится на него широко раскрытыми глазами. – Вижу, как легко их перепутать. Украсть мог любой одетый в такую же форму, такого же роста и с такими же волосами, но, уверяю вас, это сделал Рори. Вообще-то, я как раз отчитывал его. Объяснял, что любые действия несут за собой последствия, и тут, словно в подтверждение сказанного, к нам подошли вы.
Полицейский переводит взгляд с мистера Мэтисона на меня и обратно и уже не так крепко сжимает мою руку.
– Но, папа…
– Чепуха, Рори. Мы оба знаем, что Раш не обязан брать на
– Но как же школьная поездка? Как же…
– Ерунда. Мы, Мэтисоны, отвечаем за свои ошибки.
Я слежу за их разговором, чувствуя себя так, словно не являюсь частью ситуации, а скорее, смотрю на нее со стороны. В происходящем нет никакого смысла, и все же, даже будучи пятнадцатилетним подростком, я осознаю, что никогда не забуду этот момент.
Отчасти потому, что ко мне проявили доброту впервые за столь долгое время, что я не до конца осознаю, как принять подобный жест. Приняв его, я буду обязан молчать и позволить Рори взять вину на себя.
А ведь если я получу стипендию, мы с Рори будем играть в одной команде.
Я снова бросаю взгляд на еду, что валяется на земле: меня одолевает внутренняя борьба, желание поднять ее и спасти то, что еще не испортилось. Офицер покорно вздыхает, отпускает меня и, подойдя к мистеру Мэтисону, тихо произносит:
– Все в порядке. Случившееся может остаться между нами. Почему бы вам просто не пойти, куда вы шли, будто ничего…
– А в чем разница, офицер? Разве оба мальчика не должны подчиняться одним законам и стандартам?
– Но, сэр…
– Вам стоит обращаться ко мне как к инспектору Мэтисону, – протягивает он руку, и у полицейского, как у меня, отвисает челюсть.
Инспектор?
Я снова смотрю на отца Рори широко открытыми глазами. Зачем он это делает?
– Продолжайте, – жестом подгоняет полицейского Мэтисон. – Я тоже подъеду в участок, чтобы уладить все формальности.
Рори, бросив на отца последний, полный мольбы и отчаяния взгляд, разворачивается и следует за полицейским. С поникшими плечами, мальчик заметно шаркает ногами.
– Что ж, мистер Раш Маккензи, – обращается ко мне инспектор Мэтисон. Я же смотрю через плечо на то место, где стоял Рори, прежде чем перевести взгляд на его представительного отца. – Ты здешний?
– Мы часто переезжали, – качаю я головой. Это не назовешь ложью, поскольку до смерти моей матери мы и правда много переезжали. Дальние родственники, у которых мы намеревались пожить, покупали нам билеты на поезд, так что мы путешествовали из одного конца Англии в другой. Просто так вышло, что за пару лет до того, как мама заболела, мы осели именно здесь. В месте, которое, как она обещала, позволит мне приблизиться к мечтам. – Но теперь я планирую остаться здесь.
– Понятно, – изучает он меня слишком пристальным взглядом. – Ты довольно талантлив на поле, сынок. Я слышал, как твое имя упоминали в нужных кругах. Как так вышло, что раньше ты никогда не играл в клубе?
Потому что предпочитаю оплачивать еду, а не клубные сборы.
– Не было возможности, – лгу я.
– Уверен, теперь у тебя такая возможность появится. Знаешь, я наблюдал за твоей игрой последние несколько недель.
– Да, сэр, – смотрю я на печенье, которое он, переступив с ноги на ногу, втаптывает в землю. Мне едва удается сдержать крик протеста.