Трудности белых ворон
Шрифт:
Татьяна Львовна выложила со сковородки жаркое, поставила, повернувшись, дымящуюся тарелку перед Ильей.
— Ну что ты молчишь, сынок? Что ты на меня так смотришь? Ешь давай…
— Все–таки я не понял тебя, мама. Ты что, в самом деле хочешь их на улицу выселить?
— Нет, не хочу. Просто я справедливо полагаю, что им вдвоем будет замечательно в нашей двухкомнатной квартире. А нам вчетвером – в трехкомнатной. Ну что ты на меня опять так смотришь! – взорвалась, наконец, она. – Что, я разве предлагаю тебе какие–то ужасные вещи? Я же для тебя стараюсь. Чтоб у тебя когда–нибудь тоже свой угол был. В конце концов, о тете Норе подумай!
Татьяна Львовна смахнула злую одинокую слезу, отвернулась к окну и замолчала, сложив по–бабьи руки под грудью. Илья тупо смотрел на стоящую перед ним дымящуюся еду, исходящую вкусным мясным запахом, молчал. Первой не выдержала тяжелой для обоих паузы Татьяна Львовна, подошла к столу, села напротив сына, снова горячо заговорила:
— Ты знаешь, мне кажется, они и против–то не будут! Ни Люся, ни мать ее. Я так понимаю, она ведь разумная девочка – Люся твоя? Ну, согласись – нам и в самом деле теперь трудно здесь помещаться. Тесно же! Я ведь всем только хорошего хочу, сынок! И тебе, и Андрею, и тете Норе… Ну скажи хоть что–нибудь, чего ты молчишь!?
– Я не знаю, что сказать, мам, — хриплым голосом тихо проговорил Илья. — Я не знаю, что тебе говорить. Знаю только, что делать так нельзя, а что говорить – не знаю. Люся ведь сестра мне…
– Да какая сестра! Седьмая вода на киселе. Ты ведь сам об этом только вчера узнал. Откуда братские чувства–то уже взялись? Опять нафантазировал?
– Мам, я прошу тебя — не надо…
— Ну что ж, очень жаль. Значит, ты мне в этом деле не помощник… Да я особо и не надеялась, что ты меня поймешь. Сколько ни бьюсь с тобой – только на твое упертое занудство натыкаюсь, и все. Знаешь, мне иногда кажется, что я тебя просто ненавижу за это… В общем, давай так: я тебя поставила перед фактом. Хочешь ты или нет – этот обмен все же состоится. И у тебя будет своя комната. Хочешь ты или нет – придется научиться добывать себе блага. И образование получишь, и жилье у тебя свое будет, и счастливым будешь – хочешь ты этого или нет!
— Нельзя никого осчастливить силой, мам… Каждый счастлив по–своему. Я не буду жить так, как хочешь ты…
— Вот когда будет тебе, Илюшенька, сорок пять, и ты услышишь такое от своего ребенка – вспомни меня. Ладно? А теперь ешь и иди в свой институт. А с Люсей я сама сегодня поговорю!
— Нет, мам, не надо сегодня! Прошу тебя! — умоляюще заговорил Илья, — пожалуйста, не надо сегодня! Я ведь ей даже про отца еще не сказал!
— Да какая разница – сказал, не сказал… Хорошо, я завтра с ней поговорю. – Вставая из–за стола, ответила Татьяна Львовна. – Тем более, мне и некогда сегодня — я уже на дежурство опаздываю…
Она немного посуетилась еще по кухне, хлопая дверцей холодильника и гремя посудой, затем быстро оделась, мельком взглянула на себя в большое зеркало в прихожей и ушла, аккуратно хлопнув дверью. В наступившей тишине было слышно, как простучали гулкой дробью ее каблучки по ступенькам широкой мраморной лестницы подъезда, как капает вода из плохо закрученного в спешке крана, как тихо, совсем тихо в их с бабкой Норой комнате… А он так и сидел на кухне, продолжая тупо смотреть в тарелку с остывшей уже едой и не зная, что же ему теперь делать – не с едой, конечно, а с собой, с мамой, с Люсей…
— Ну, чего
Вздрогнув, он уставился растерянно на стоящую в дверях кухни бабку Нору.
— Ой, прости… Задумаешься тут. Про обмен слышала?
— Слышала…
— И что делать будем?
Бабка Нора медленно подошла на своих деликатно постукивающих резиновыми набалдашниками костылях к столу, бросила перед ним тоненькую пачечку тысячных бумажек.
— На, это тебе…
— Зачем? – поднял на нее удивленные глаза Илья.
— Уезжай к отцу. Ночным поездом и уезжай. Только матери письмо напиши. А другого выхода для выражения протеста я не вижу…
— Все, Люсь! Я, наконец, решилась! Завтра приглашу своего нового шефа на ужин! – блестя глазами, встретила ее у порога Шурочка. — И ты знаешь, я думаю, что он у меня останется на ночь, а может, и вообще… Ой, а что это с тобой? Ты опять плакала? Глаза какие ужасные…
Люся молча вошла в прихожую, устало опустилась на низенькую скамеечку. Глаза и в самом деле болели нестерпимо. Еще бы – второй день не просыхают…Красные, опухшие, будто в них насыпали мелкого и горячего песку. И лицо отекло от слез, стало похоже на тугую розовую подушку из Шурочкиной спальни – красота неописуемая…
— Люсь, ты меня слышишь? Я говорю – мой шеф может у меня остаться на ночь…
Она скромно потупила глазки, улыбнулась своим легким мыслям и, резво развернувшись на одной ноге и чуть взмахнув ручками, прыгающей походкой пошла на кухню, где уже полным ходом шли приготовления к предстоящему ужину. И заключались они уж конечно не в изучении книги о вкусной и здоровой пище – этого еще не хватало, да Люся даже и предположить бы такое не посмела . Шурочка всего лишь развлекалась приготовлением чудесной питательной маски для своего уважаемого тела – тщательно смешивала в равных пропорциях мед, молоко, оливковое масло, раздавленную мякоть персика и киви, и еще какое–то серое вещество, непонятно какого происхождения и из чего полученное…
— Мам, а ты кормить–то своего гостя чем будешь? – хрипло спросила Люся, заходя следом за ней на кухню и равнодушно наблюдая за ее манипуляциями.
— Корми–и–ить?! — Шурочка испуганно захлопала густо накрашенными ресницами и уставилась на Люсю так, будто та произнесла только что совершеннейшую нелепость, непристойность даже, не имеющую к ней, к Шурочке, никакого отношения. – А зачем кормить? Мы выпьем шампанского, я куплю фрукты, шоколад… Ну что ты меня смущаешь, Люся! Я и так волнуюсь, прямо руки дрожат! Кстати, я вот о чем хотела бы тебя попросить…
Она замолчала, холодно и задумчиво рассматривая Люсю, надолго останавливаясь взглядом на ее заплаканном опухшем лице, волосах, фигуре, словно прицениваясь к ее достоинствам и отмечая недостатки, и, наконец, вынеся какой–то свой окончательный вердикт по результатам этого осмотра, медленно произнесла:
— Понимаешь, Люсенька, мне ведь все говорят, что я очень молодо выгляжу, я это не сама придумала… И никто, никто мне больше тридцати пяти не дает! А вот глядя на тебя, этого уже и не скажешь. Тем более, что ты так ужасно выглядишь…Ну вот как я тебя завтра представлю моему шефу? Ты же откровенно тянешь на свой двадцатипятилетний возраст , и даже старше! Не могла же я тебя в десять лет родить, в самом деле?! Вот говорю тебе, говорю, что ухаживать за собой надо… Почему ты никогда меня не слушаешь? Вот тебе, пожалуйста, и результат…