Трудности белых ворон
Шрифт:
— Господи, да как вы можете так говорить, Лариса Александровна?! Человек умирает, а вы…
— Ну да… Прости, Люсь, чего это я в самом деле… — Лариса Александровна вздохнула грустно и вежливо–сочувственно покачала головой, одновременно рассматривая себя в зеркале.
Она действительно сочувствовала этой девочке. И на волне этого сочувствия, дополнительным фоном к которому послужило еще и удовлетворение от только что выигранного процесса, как порывом ветра вынеслось на поверхность ее меркантильной души и благое намерение. А что, бывает. И у адвокатов, бывает, неожиданно лампочка внутри загорается, и
— Ладно, раз такое дело…А я тогда тебе зарплату с сегодняшнего дня повышаю! Вот! На сто долларов! Вот! И дело вести дам самостоятельно! Где–то в синей папке лежит договор с клиентом по трудовому спору…
— Ой, спасибо, Лариса Александровна! – улыбнулась ей одними губами Люся, подумав про себя: « Надо же…Выходит, Глебка, и сам того не зная, помог мне первый шаг в карьере адвокатской сделать…»
Когда адвокатесса торжественно удалилась в свой кабинет, она сварила себе крепкого кофе и выпила сразу две чашки, чтоб прогнать из головы тяжелую хмарь, оставшуюся от бессонной ночи. Потом нашла папку с обещанным ей адвокатессой делом и заставила себя, правда, не без огромного усилия, вникнуть в суть иска, старательно убегая мыслями в долгожданную интересную работу и потихоньку все–таки увлекаясь. Время и в самом деле утекло очень быстро, можно даже сказать, практически незаметно… Первое ее самостоятельное исковое заявление в суд было почти уже закончено, когда в конце дня задергался в судорогах под бумагами на столе мобильник, подавая тревожные свои сигналы.
Не отрывая глаз от экрана компьютера, она рассеянно выудила его из–под вороха бумаг, привычным жестом нажала на кнопку включения.
— Алло, Люсь! Это я, Глеб…
— Ой, ну как ты там, Глебка? А я тут заработалась совсем… Представляешь, мне сегодня самостоятельное дело вести дали! Увлеклась… Я сейчас приеду. Говори, что с собой привезти. Кормят там хорошо или так себе?
— Послушай, Люсь…
— А который час? Ого! Уже шесть часов! Ничего себе…Глебка, я скоро!
— Люсь, да не надо ничего, и ехать не надо! Я потому и звоню… Сбежал я оттуда, Люська!
— То есть как это — сбежал? Ты с ума сошел, Глебка? Почему?!
— Да бесполезно все это, Люсь! Не смогу я… Они говорят – надо полное облучение пройти и несколько курсов химиотерапии. Я там насмотрелся на этих облученных и обхимиченных… Нет, не смогу я. Лучше уж так, как есть.
— Глеб, вернись немедленно в больницу! — закричала Люся в трубку. – Ты слышишь? Вернись немедленно! Не смей, Глеб! Нельзя так, ты что! Мы же всю ночь с тобой об этом говорили… Ты ж совсем уже в себя поверил, и вдруг перетрусил!
— Да не струсил я, Люсь. Просто не смогу, и все. Это мой выбор. Каждому свое , наверное. И вот еще что. Ты это…Прости меня. Спасибо тебе за все. И будь счастлива со своим, как бишь его…С Молодцом своим! Он ведь, знаешь, любит тебя по–настоящему. Полными ложками…
— Глебка, ну что ты такое говоришь! — заплакала в трубку Люся. – Как ты можешь, Глебка… А ты где сейчас? Давай поговорим еще…
— Я на вокзале. Скоро мой поезд. Проходящий…
— Я сейчас приеду, подожди!
—
все, пока ! Будь счастлива. И обо мне ничего не узнавай, ладно? Живым
меня запомни – и все…
— Глебка! Подожди! Глебка! – закричала она в трубку, слушая короткие гудки отбоя. – Как же так, Глебка, подожди…
Упав головой на руки, она расплакалась, забилась в надрывной безобразной истерике. Из своего кабинета выскочила на ее отчаянный крик Лариса Александровна, смотрела с ужасом. От входной двери бросился к ней Илья, засуетился тут же бестолково с водой и носовым своим платком. Экран компьютера коротко мигнул, словно от испуга, и завис напрочь на набранном почти полностью тексте первого в ее адвокатской практике судебного иска по трудовому спору…
Илья медленно вошел в свой подъезд, не спеша поднялся по темной лестнице. Как быстро наступили сумерки, он и не заметил… Он вообще ничего не чувствовал целый день – ни голода, ни пронизывающего мартовского ветра, не замечал ни слепящего солнца, ни городской весенней суеты. Все время только видел перед собой то глаза Глеба, вытравленные–выбеленные страхом, то Люсины глаза, опухшие и проплаканные насквозь…И мысли в голове плавали противные, скользкие и мерзкие, как эта его, Глебова, лимфосаркома. Казалось, что с каждым шагом они падают из головы прямо на каменные лестничные ступеньки и разбиваются вдребезги, обдавая его противными мутными брызгами…
Открыв своим ключом дверь, он тихо вошел в прихожую. «Гости у них, что ли?», — подумал устало, услышав доносившиеся из кухни голоса. — « Вроде бы никто не собирался…»
— А вот и Илюшенька наш пришел! – преувеличенно–радостно сообщила кому–то мать, выходя к нему в прихожую. – А к тебе гость, Илюшенька… Отец твой из Краснодара приехал. Что ж ты мне ничего не сказал, что ездил к нему? И тетя Нора тоже хороша – заговорщица старая…
Вслед за матерью в прихожую выскочил и его отец – тот самый доктор Петров, только другой совсем – улыбающийся, раскрасневшийся, раскинувший широко руки…
— Ну, здравствуй, сын! Ты прости меня, что я тебя того… Не признал тогда! Вот возьми и прости сразу! Хорошо?
— Хорошо… — растерянно улыбаясь ему навстречу, эхом повторил Илья.
— Ну, вот и отлично! Пойдем, поговорим!
Он обнял его за плечи, заглянул в глаза, даже потряс немного, как грушу, словно примериваясь–пристраиваясь к нему, как к чему–то новому, но уже как бы и к своему, собственному, родному.
— Вот и ладно! – с улыбкой глядя на них, тихо проговорила Татьяна Львовна. – А мы пойдем с Андрюшей, погуляем немного по воздуху, а то у меня от вашей водки уже голова разболелась.
Илья, как в тумане, смотрел на образовавшуюся вокруг него суету, ни на минуту не выпуская из поля зрения Петрова, словно боялся, что он возьмет да и исчезнет в одночасье. Вот тяжело прошла мимо него, грустно подмигнув, в свою комнату тетя Нора, вот мать с Андреем Васильевичем уже одеваются в прихожей, вот она хлопотливо повязывает ему шарф на шею… Надо же – его отец здесь! Вот это да… Нет, этого просто не может быть…
— … Ты меня слышишь, сын? — донесся до него, словно издалека, его голос.