Трудности работы авантюристом
Шрифт:
Приняли меня вполне радушно, не забыли видимо о моей помощи, однако… не согласился Кугарай ни на какие мои предложения, ни уменьшить продажи своего товара, ни работать сообща, на всё был дан отказ и слова весьма простые и грубые: нам самим жить надо, это торговля и нет здесь друзей. Ну что-ж, я запомнил и пустил весть по всему Гришару, что орочьи шаманы торгуют откровенной дрянью, а так оно и было, и пусть помогало на время, однако болезни возвращались обратно с новой силой… так вот я и пустил весть, что это откровенная дрянь, и что покупать её у орков не стоит! К тому же ещё и слушок пустил, что эльфы никого, кто дрянь у орков покупал, принимать не будут, лечить не будут, и элексиры продавать тоже не станут! И ведь подействовало, тогда моё слово ещё
Однако… орки не забыли, и не одобрили, и ведь и так злата у них сверх меры, так им ещё и чужое подавай! Погань! Явились ко мне послы от Кугарайя, мол поговорить хочет вождь, страшно желает. Ну я и явился, приняли меня ещё радушнее чем в прошлый раз, Кугарайя весь таки и сиял, говорил, что всё это недомолвки наши не стоят и ломанного медяка, и предложил сотрудничество, которое я и предлагал ему несколько дней ранее, и дружбу племён, да такую, что аж породниться предлагал! Я-то до этого так и не мог понять, что делает орчёнок в комнате, а оказалось, что это старший сынок Кугарайя, который оказывается питал к красивым эльфийкам страсть, и очень желал заиметь к себе в будущий гарем мою дочь Сибиллу… ох и верещал он, когда я разъяснял ушлёпку что я с ним сделаю, если он только попробует подойти к моей дочери! Кугарайя же молчал, зыркал злобно на меня, но молчал. На том и порешили – больше друг к другу не лезть, и годы дальше шли своей чередой. Друзьями мы тогда ещё не были, но и врагами тоже.
Но позже… одной нехорошей ночью, поймал я в своём доме воришку, здоровенного, злобного ушлёпка с длиннющими клыками. Эльфийку выкрасть пришёл старший сынок Кугарайя, да только не в те покои свернул… я споро спеленал его корнями, для острастки срезал ухо, перебил ноги и в рот запихал поглубже шишку еловую, чтобы пососало дитя да о поведении своём поразмыслило, так и отправил домой в повозке с двумя ослами запряжённой. Кугарайя на утро просил у меня извинений и заверил, что между нами по-прежнему дружба, и ошибка всё то была, сынок юн и глуп… я простил. И вновь покой.
Я уж стал готовиться к смерти, оно чем дольше живёшь на свете, тем медленней умираешь… так уж вышло, что смерть не торопится к истинным эльфам, а во мне крови поболее чистой, чем у многих других. Восемь веков я бродил по свету, и надо же так было статься, что когда слёг и начал умирать, вождь орочьего племени Кугарайя тоже отправился пировать к предкам, и на смену ему пришёл старший сын. Ушлёпок каких поискать. Цвагор. Я мучался в горячке, то и дело прося о стакане с водой, когда орки пришли в наш квартал. Устроили сечу, насмехались над моими старшими детьми, забрали самых красивых внучек, и столько золота, сколько смогли отыскать. Цвагор не простил обиды, по его разумению я тварь, которая должна страдать за прошлые грехи, но раз я умираю, то платить не мне, а моей семье. Так он мне сказал, лично. Коли бы я мог… так бы придушил засранца собственными руками. Да одна забота, не обделаться бы под себя… я… просил помощи, у нынешнего Лорда де Феаса, письмо слал вместе с моим старшим сыном, безухим, покалеченным, просил о помощи… да знаешь, людской век короток. Двое стражей, которые совсем недавно выпали из лона матерей своих и которые даже волосяной порослью на лице не обзавелись, теперь с важным видом обходят наш квартал с фонарями в руках, называя это собрание двух идиотов гордым словом «патруль». Вот и вся наша защита! — орёл вдруг встрепенулся, вновь взмахнул косматой башкой и один глаз его стал обычным, птичьим, а голос старческий потускнел, скрежет и боль прорезались в нём более явственно и горько:
— Я… просил помощи у гильдии, Кадий. Но ведь у авантюристов оно как… люд лихой за злато работать изволит, это же мы с тобой придумали правила гильдии, мы вместе с другими обосновали первое отделение в столице… тринадцать золотых героев, гордость короля… я отдал все сбережения, всё до последней монетки отнёс мой шустрый внучок Сиамор и в гильдии приняли заказ. Забрали моё злато… но ни один авантюрист не пришёл, никто не откликнулся на заказ. Хотя Сиамор меня клятвенно заверял,
Орёл зашевелил башкой. Второй глаз стал обычным и птица отбежав от Кобольда на пару быстрых скачков, взмахнула крыльями и тяжело взлетела, золотой массивный амулет болтался на шее орла неприкаянно побрякушкой, отражая от тусклого солнца едва видимый блеск.
Дед Клавдий молча провожал орла взглядом. Джорджи смотрел в лицо учителя, выискивая там тени эмоций, но видел лишь бушующее пламя в глазах, и не мог до конца осознать, что означает этот огонь. До тех пор, пока не началась их погоня. Погоня со временем. Шестнадцать дней пути прошли чудовищно быстро, и они достигли Гришара, огромного каменного града, в землях которых не лежит снег, здесь поля устремляются вдаль серыми не очень ровными рядами. Здесь крестьяне по щиколотку в грязи ухаживают за скотиной и готовят посевы к скорой весне. Здесь дети, не боясь хищного зверя шарахаются по неказистым улочкам визжащей толпой.
И среди этого, такого странного после мёрзлых земель, радушия и покоя, двое странников ощущались как две грубые обветренные тени, как чёрные мазки потусторонних хладнокровных существ.
И пусть старый кобольд казался со стороны мёрзлой глыбой, которой неведом страх, тревога, и прочие людские чувства. За шестнадцать дней пути он почти ничего не ел, спал мельком и урывками, и не слазил с седла, меняя одного тяглового коня на другого, а если его конь сдыхал по пути, то он добирался до следующего поселения в спешке и брал новое животное, не смотря на цену, которую требовали с него иной раз крестьяне. И Джорджи всерьёз беспокоился за учителя, но не мог ничем ему помешать или возразить, его просто не слушали… всё равно что говорить с булыжником: выговориться можешь, но никто тебя не услышит, никто тебе не ответ. И учитель стремился дальше, как можно скорее достичь Гришара, успеть…
Успеть! – это всё о чём он грезил. Это слово старый кобольд бормотал ночами, засыпая в седле, это же слово он шептал чуть слышно в непогоду, когда двоим путникам приходилось продираться сквозь бурю… и лошади дохли, ломали ноги, сдыхали в пене у дороги, не в силах ступить дальше и шагу.
А у Джорджи сойти с дистанции не имелось даже права. Он следовал за учителем. Всё больше ощущая себя хвостом обезумевшего от ярости зверя.
И они достигли Гришара. В середине ночи. В разгар весеннего дождя.
Глава 17 — Середина злости
Всё это было так странно. Люди и погода. Джорджи рассматривал стражников, а те в ответ глазели на него и на учителя. А вокруг с неба падало столько воды, что казалось, будто они стоят под водопадом. Вода была ледяной и не делала разговор учителя и стражников дружелюбным, напротив, дед Клавдий вытащил из-за ворота свой золотой амулет и обещал лично и прямо сейчас уменьшить численность городской стражи Гришара, умертвив глупцов, что не собирались впускать его в город.
Командир же стражи напротив, словно съел что-то кислое, и старался говорить как можно более медленно и не очень громко, растягивая слова и держа перед собой ладони, как бы говоря, что он не хочет никому зла и представляет здесь исключительно власть города, которая не любит впускать в Гришар… стражник с некоторым ужасом окинул взглядом деда Клавдия и всё то оружие, что торчало у него из-за спины, висело на поясе и проглядывалось в складках потрёпанного дорожного плаща, и вместо «вооружённых людей», командир городской стражи, уполномоченный охранять северные врата, употребил такое дипломатичное словосочетание как «вооружённых существ», имея ввиду что впускать таких в Гришар посреди ночи не удовлетворившись у гильдии авантюристов и у всех полномочных господ, что такой авантюрист действительно существует и действительно мог заявиться в Гришар посреди ночи.