Трудности работы авантюристом
Шрифт:
Глава 18 — Конец злости
Внезапное пламя отвлекло от Джорджи внимание двух вороных и дало ему возможность метнуть первый нож. Лезвие вошло в незащищённое запястье, увязло там полностью по рукоять, но учитывая габариты орка такая рана казалась занозой, небольшой ерундой. И взбешённый от боли вороной бросился на Джорджи в бешенном порыве, в руке его был молот, и не было сомнений что даже один удар пропущенный Джорджи, превратит его в переломанную мясную тушу. Так явно думал и орк в вороных доспехах, он словно ликовал, видя человеческого сучёныша, что посмел бросить ему вызов. Потому он и пропустил второй нож, что вошёл точно в прорезь закрытого шлема,
В руках его гладких меч, таким клинком не рубят, таким колют, протыкая брюхо насквозь. Это и случилось с Джорджи, всё что он успел сделать, так это чуть отпрыгнуть назад и невольно закрыться руками, подставляя орку открытый бок. Лезвие вошло в него быстро и так просто, что Джорджи не понял, что вообще только что случилось, и при этом ясность настигла его сама собой, он на пару мгновений перестал ощущать тело как своё. Разум словно немного приподнялся. Пока прижатое к деревянной щербатой стене какой-то лачуги, его тело накололи на гладкое лезвие короткого меча. Орк упёрся ногой о бедро Джорджи и выдернул меч с каким-то хлюпом. И пока вокруг сверкал воистину ужасный зелёный огонь, и орки разбегались в опасливом полубезумном страхе, а эльфы у дерева верещали что-то жалобно-паническое на своём языке, сбоку всего действа один из вороных орков рукоятью гладкого клинка мордовал по голове подыхающего Джорджи. Он даже не пытался прирезать его своим гладким мечом. Зачем? Если Джорджи и так вот-вот издохнет. Орк с яростью вымещал на скулящем от боли, скукожившемся в кровоточащий комок Джорджи всю свою орочью злость, сам же бывший дозорный в этот миг познавал на себе всю скудность и скотность этого мира, за одним постигая все смыслы и грани такого нехорошего состояния, как беззащитность.
В какой-то миг он уже просто валялся в грязи, полу-утопленный в собственной слюне, соплях и крови, и пытался не думать, но при этом НЕ думать не мог. О том что у него теперь вместо лица, и всё его остальное тело… что теперь с ним будет? А орк самозабвенно херачил человеческий ком тяжёлыми окованными железом сапогами, вкладывая в каждый удар всё накопившееся за вечер в клыкастой пасте возмущение.
Когда Джорджи очнулся. Его трясущиеся руки сами собой потянулись к лицу. Ему нестерпимо хотелось узнать, что с его лицом приключилось. Есть ли оно ещё, его лицо? Это казалось такой важной вещью, почему-то лицо, на которое он не обращал особого внимания всю свою жизнь, вдруг стало сильно, невероятно сильно заботить его. И его руки ощупали бинты, нос ощутил пахучие мази. А в голове сам собой всплыл образ гоблинской темнице, и он аж сел на койке, и заозирался вокруг в горящем желании понять и познать, где он сейчас находится и не приснилось ли ему всё ЭТО?! Но окружение на гоблинскую темницу не смахивало, от слова совсем. И бок при движение кольнуло очень болезненно, причём боль холодком прошлась внутри, а не по рассечённой коже.
Сам Джорджи сидел где-то в комнате… весьма пыльной и грязной. Хотя на полу виднелись следы цветастой плитки, стены были покрыты гобеленами в основном с лесной и цветочной тематикой, и Джорджи какое-то время пялился на них весьма туповато, ведь с коврами он вообще редко встречался по жизни, а тут вроде как ковёр, а вроде и картина… его взгляд на долго утоп в этом линялом цветастом чуде, а затем его пронял озноб от ветерка, что почти свободно гулял по комнате и сползшее одеяло раскрывало перед холодным сквозняком его уязвимое тело… что впрочем сейчас почти целиком было обмотано липкими тряпками, и дурманящий травяной запашок исходил кажется отовсюду.
Джорджи
Постепенно до стража начало доходить, где он находится. И кто он есть. И что произошло накануне. В ногах у себя он обнаружил спящую Отрыжку, которая вообще-то за последние месяцы разрослась достаточно сильно и тушей своей давила на ноги Джорджи весьма ощутимо, настолько что пальцы ног его онемели, и по началу он не чувствовал их вовсе, а обнаружив, быстро и бесцеремонно согнал псину с ног. Та потяфкала на него возмущённо с пола, и убежала куда-то вглубь дома. Джорджи же при этом остался лежать на кровати, с ужасом гадая что там с его боком, и собираясь с мужеством, чтобы обследовать болючее место.
В то же время он молча рассматривал высокий потолок, что в полутьме комнаты казался весьма страшным. Там была лепнина до этого, композиция, состоящая из узоров. Но потолок местами осыпался, лепнина отвалилась целыми кусками, а в провалах теперь ветвились корни и ветви проступали где-то в вышине, с проблесками солнца.
***
— Очнулся значит, а я ведь на тебя красный элексир потратила! Гордись парень, такой не по карману и многим из дворян, проживёшь теперь на пару лет дольше, чем отмерила мать природа. — В комнату плавно вошла старая эльфийка, Джорджи узнал её, хотя ночное платье её сменил цветастый кафтан и длинная тёплая юбка. — Как ты вообще?
В юбке у ног эльфийки мелькала беспутая голова Отрыжки. Собака пробегала мимо и вновь возвращалась к ногам женщины. Джорджи аж задумался, на что же ведётся эта собака, неужели от эльфийки так приятно пахнет? Но сам он ничего не чувствовал, лишь запах трав, но тот скорее исходил от него самого. Женщина прошла к его кровати, властно и спокойно коснулась рукой его лба, пальцы её были холодные, но вдруг защипали зелёными искрами, и Джорджи вздрогнул всем телом, запоздало поднял руки, чтобы оттолкнуть эльфийку от себя. А та уже уходила из комнаты, так и не услышав ответ на свой вопрос, она уходила так же спокойно, как и пришла, словно всё для себя выяснила.
— Куда же вы? — спросил хрипловатым после сна голосом Джорджи, слова его нагнали эльфийку уже в самом проходе. — Постойте, пожалуйста, это же вы спасли меня… значит и учитель тоже…
Эльфийка даже не обернулась, но быстро сказала:
— Кадий жив. Он пострадал, но он жив. Я позову его, как только он проснётся. А ты отдыхай, и не смей двигаться.
Она вышла. Отрыжка убежала вместе с ней. И Джорджи оказался в полуразрушенной комнате один, ощущая себя как никогда уязвимым, с неясной тревогой в груди, одиноким.
***
Джорджи последовал приказу эльфийки – не покидать кровати, это было не сложно осуществить, потому что вставать и не хотелось. Постепенно он согрелся и задремал. А проснулся уже к вечеру, от прикосновения ко лбу всё той же пышноватой ладошки и колючих зеленоватых искр.
Чуть попривыкнув к освещению, он увидел над собой эльфийку с подсвечником в одной руке, и чашкой в другой. В чашке лежала ложка, и от неё шёл едва заметный пар. Эльфийка бесцеремонно поставила чашку ему на живот.