Трудный ребенок

Ангел Ксюша

Где-то на задворках сознания я уже начала понимать, но нужно было услышать. Нужно было, чтобы Влад озвучил.

Как приговор. Вердикт, который не оспоришь.

– Мне было семнадцать, когда Тан пришел впервые. Глеб тогда был совсем мальчишкой, но гонор у него тогда уже вырос до необъятных размеров. Он пошел против колдуна один. Никто из атли не знал, да и почувствовать не мог – Станислав уже распустил племя, энергетические потоки оборвались и, хоть мы и жили вместе – те, кто остался – ощущать друг друга не могли. – Влад оттолкнулся от подоконника, подошел и присел рядом.

Он действительно был подавлен – это сквозило и в усталой иронии, и в опущенных уголках губ, и в едва заметной морщинке, появившейся на лбу. Она всегда появлялась, когда он был расстроен и хмурился. – Это безрассудство чуть не стоило Глебу жизни. Но колдун тогда уже знал мои слабости.

Он криво улыбнулся, и я невольно сжала кулаки.

Кого я хотела защитить? Из-за чего злилась? Ненависть к Тану, как волна – в прилив накатывает и поглощает все на своем пути. А затем отступает, царапая душу, как берег, ракушками и мелкими камнями.

– Тан знал, что я не допущу смерти брата. И взамен заставил меня поклясться глубинным кеном...

– Поклясться, что примешь его в атли? – вырвалось у меня.

Влад посмотрел на меня, улыбнулся. От улыбки этой – циничной и злой – стало холодно. Настолько холодно, что невольно захотелось обнять себя за плечи. Но я боялась пошевелиться, продолжая, как завороженная, смотреть Владу в глаза.

– Чернокнижники никогда не играют честно, пророчица, – ответил он. – Тан всегда говорит так, чтобы запутать. Чтобы ты думал, что все контролируешь. Хотя я уже тогда понимал, что это не так...

– Что он потребовал? – тихо спросила я. Все еще надеясь, что услышанное не окажется убийственным для меня известием.

– Тан сказал, что однажды на совете племени один из атли выступит против меня. Единственный голос в его защиту. Для меня тогда это казалось смешным и нелепым – мы ненавидели Тана. Все. Даже Станислав, который презирал меня, считал абсурдным связываться с Чернокнижником.

Я невольно зажала рот ладонью. Закусила губу от злости на себя саму.

Идиотка! Думала, какая-то мелочь, а теперь... Что теперь?

– Он обещал, что Глеб будет жить, если я изгоню этого атли из племени. Оставлю без защиты, отвергну и забуду. Я поклялся тогда, над телом умирающего брата. Ведь что значила жизнь предателя по сравнению с жизнью того, в чьих жилах текла моя кровь?

– Глеб не говорил мне... – глухо произнесла я. Замолчала. Весь разговор казался каким-то нереальным и нелогичным.

Почему я? Почему, черт возьми, всегда я?!

– Глеб не помнит. Да и ни к чему это... Особенно теперь. Я тогда так решил, а за свои поступки нужно отвечать.

– Почему ты... не изгнал меня? – Горячий воздух никак не хотел вдыхаться, царапал гортань едва сдерживаемыми слезами.

– Мне, правда, нужно объяснять? – Он снова посмотрел на меня, но на этот раз насмешливо, без злости. Словно я не налажала.

Действительно, что тут объяснять? Если бы Кира потребовала созвать совет, мне пришлось бы выполнять обещанное. И уйти. Навсегда уйти из племени. Одной в опасный мир, кишащий охотниками и чудовищами, о силе которых можно лишь подозревать. С моими

способностями к защите сколько я продержалась бы? День? Два? Или до того, как окончательно восстановила силы?

Меня резко бросило в жар. Как будто я вошла с мороза в теплый дом – даже щеки защипали. И оттого, что мы здесь вдвоем, в темноте, стало совсем не по себе. Словно я делаю что-то неправильное и постыдное.

У него есть невеста, твердила я себе. Скоро свадьба. Забудь. Не мучайся.

В груди заныло, тупая боль охватила даже легкие, и дышать стало трудно. Я отвела взгляд, стараясь сбросить с себя, избавиться от наваждения. Но оно проникло в воздух, а не дышать я не умела.

Я сглотнула и тихо спросила:

– И что теперь?

– Ничего. Жизнь продолжается, и я не сдаюсь.

– Тан переедет к нам? Будет жить с атли?

Влад пожал плечами.

– Если захочет.

«А потом?» – захотелось спросить мне, но я не спросила. Так и осталась сидеть, глядя на скомканные, трясущиеся ладони, постепенно заполняясь стыдом от совершенного поступка.

Но разве я могла иначе? Разве хватило бы у меня сил тогда отказаться, выстоять под пронизывающим, черным взглядом? Разве могла я сказать «нет», когда колдун предлагал вернуть тех, кто погиб из-за меня?

Что ж, возможно, скоро из-за меня погибнет еще кое-кто...

В угнетающей тишине я четко слышала дикий треск ломающихся досок – так разрываются шаблоны, разрушаются принципы под натиском жестокой реальности, от которой не укроют лозунги о красивой правде. Смерть выжигает обиды едким, пронизывающим взглядом. И становится все равно, ведь перед ней все мы равны – и преданный, и предатель.

Как и перед любовью.

Я нашла его ладонь – теплую, живую. Сама потянулась. Нуждалась в нем сильно, до тянущей боли в груди, как наркоман, страдающий от ломки. Только прикоснуться – всего раз. И снова сделать вид, что мы чужие.

Влад, казалось, удивился. Не ожидал. Конечно, между нами уже такая пропасть, что не преодолеть. И все мосты сгорели. Но мы атли – оба – и перед опасностью должны забыть о ненависти. Действовать заодно.

Не все ли равно, что там было в прошлом, когда поединок может отобрать его у меня? У атли? У мира? Ведь оно еще живет во мне – невыносимое, сладкое чувство, патокой растекающееся в груди. Проклятие, несомненно. Еще одна причина, по которой я должна действовать.

Но пока оно владеет мной, пока кровь откликается на его зов, так и хочется прижаться. Даже не прижаться – проникнуть в него – такого близкого и далекого одновременно, любимого и ненавистного, желанного и запретного...

И когда я успела его обнять? Или он меня обнял? Неважно... Хорошо. Пусть мне сегодня будет хорошо.

Я уткнулась носом Владу в ключицу и закрыла глаза. Жутко хотелось спать – вот прямо так и уснуть, сидя. Но понимала, что это глупые, детские желания. Нужно быть сильной и независимой. Как сегодня утром. Странно, но рядом с Владом я всегда была все той же семнадцатилетней девчонкой с растрепанной косичкой.

Я нехотя отстранилась, заправила волосы за уши и, глядя перед собой, спросила: