Трудный ребенок
Шрифт:
– А ты?
– Что я?
– Кира, Тан был близким тебе человеком, ты любила его. Как бы ты хотела, чтобы я поступила с его кеном? Если учесть, что, скорее всего, нас ждет война...
– Война? – насторожилась Кира.
После пересказа моего видения она на минуту впала в ступор. Долго думала о чем-то, а затем спокойно сказала:
– Если кен Тана поможет тебе драться, оставь себе. Потрать на благое дело – Тан был бы доволен.
– Уверена?
Она помолчала несколько секунд, а затем кивнула.
–
Из дома мы с Глебом вышли за полночь.
Чувствовала я себя получше – Кира настояла на жаропонижающем и даже напоила меня горячим чаем из трав. Потом я долго просидела с ней в комнате и, убедившись, что дочь уснула, спустилась вниз.
Гостиная атли встретила тишиной и пустынностью, только Глеб, как верный страж, дремал на диване. Ждал.
Я улыбнулась. Сейчас поняла по-настоящему: я свободна. Свободна от прошлого, что камнем тянуло вниз. От дурманящего влечения, которое не давало дышать. Осталось всего-то – сделать выбор. И, кажется, я уже знаю, что делать...
Я присела на диван, погладила Глеба по щеке. Будить его не хотелось, но нестерпимым было желание покинуть сегодня этот дом. Уехать туда, где я впервые почувствовала себя нужной.
Глеб встрепенулся, открыл глаза и несколько секунд растерянно моргал, а потом взгляд стал осознанным и взволнованным.
– Точно не хочешь остаться?
Я улыбнулась и покачала головой.
– Нет.
– Отвезти тебя домой?
Я помотала головой.
– Не хочу домой. Давай поедем в Елец, и ты покажешь мне всю усадьбу. Проведем там завтрашний день и не будем думать о проблемах.
Глеб нахмурился и неуверенно кивнул.
– Как хочешь...
– Хочу, – кивнула. – Хочу почувствовать ветер, скорость и свободу.
Он покачал головой и насмешливо выдал:
– Ты фрик!
– Как и ты, Измайлов. Поехали.
Ветер действительно был холодным и пронизывающим, но меня это мало волновало. Возможно, подействовали таблетки или чай, а может, во мне действительно что-то переменилось, стало другим. Я прижималась щекой к грубой коже куртки Глеба и не могла стереть глупой улыбки с лица.
Все казалось проще. Прозрачнее. Веселее. И даже промозглый ноябрь не мог испортить мне настроение.
Сомнений больше не было, страха перед будущим тоже. Ведь будущее – это то, что мы творим своими руками. Остальное – блажь. И преграды, и опасности, и даже толпа разъяренных охотников не лишали меня веры в лучшее.
Полусонный дом Ольги Измайловой был хорошо освещен. Глеб припарковал мотоцикл, взял меня за руку и увлек за угол, откуда начинался огромных размеров сад.
В саду тоже горели фонари – не такие яркие, свет у них был сизым и приглушенным и разливался по мощенной камнем тропинке размытыми кругами.
Я крепко держала Глеба за руку. Очень интересно было, куда он так настойчиво ведет
Глеб свернул направо, мы сошли с тропинки и оказались в куститых зарослях, среди деревьев, склонивших ветви к нашим головам.
– Здесь очень красиво в конце мая, – шепнул мне Глеб. Синие глаза блестели – то ли от восторга, то ли от возбуждения. Словно это место было особенным для него.
Странно, мы знакомы столько лет, а я еще никогда не видела его таким – порывистым и ранимым одновременно. Таким настоящим.
– Они цветут, – проникновенно сказал он и добавил шепотом: – Вишни.
– Мы обязательно приедем сюда в конце мая, – пообещала я.
Мы прошли еще несколько метров, путаясь в зарослях, и остановились у невысокого дерева с изрезанной, покореженной корой. Его ветви раскинулись куполом, свисая почти до самой земли, и нам пришлось наклоняться, чтобы нырнуть под него.
– Странно, что она еще не засохла, – сказала я, проводя ладонью по гладкому, покрытому порезами стволу вишни.
– Я хотел убить ее, – с горечью ответил Глеб. – Но видишь, не вышло.
– Убить? – Я посмотрела на него вопросительно и на миг увидела того парня, которого знала когда-то давно – замкнутого и злого. Но лишь на миг – потом он снова стал моим Глебом – взгляд потеплел, а губы тронула едва заметная улыбка. В темноте она казалась еще более симпатичной, а ямочки – выразительнее.
– Банально хотел стереть их запах. Они же тут целовались... – Он замолчал на секунду, а потом продолжил, как ни в чем не бывало: – Я даже намеревался выкорчевать дерево, но мама не дала. Она любила свой сад.
– У тебя была мудрая мама. Замечательная.
– Я думал, Юлиана такая же, – усмехнулся он. – Она нравилась маме.
Я подошла к нему, прикоснулась пальцами к щеке и яростно прошептала:
– Дура твоя Юлиана! – Поймала его взгляд – растерянный, дикий – и добавила: – Давай останемся здесь навсегда...
Глеб перехватил мои пальцы, поднес к губам, и кожу обожгло порывистым, горячим дыханием.
Потом он резко развернул меня, прислонил спиной к тому самому покореженному стволу. Глеб целовал меня, и я думать забыла и о Юлиане, и об истерзанном, но не погибшем дереве, и о сомнениях, которые тут же захлебнулись в водовороте эмоций и не выплеснутых чувств.
Он обнял меня крепко, затем подхватил на руки и понес в дом. Прижимаясь к его груди и вдыхая запах кожи и бензина, я подумала о том, как бы на самом деле хотелось все бросить, забыть и остаться здесь, в этой тихой усадьбе рядом с человеком, который любит меня, и который, возможно, залечит мои раны заботой и лаской.