Трудный ребенок

Ангел Ксюша

– Да брось, Полина, – улыбнулся Влад. – Это же Макаров. Все закончится быстро.

Филипп разозлился. У него даже ноздри раздулись от этих слов, и он стремительно ринулся вперед.

Гнев – не лучший помощник в битве. Мозги туманит, а сил не придает. Другое дело злость – осознанная, яркая, но не слепящая вспышка.

Филипп Макаров ужасно дрался. Да он и не дрался, по сути. Бежал с мечом наперевес. Влад ловко увернулся – откуда и силы взялись, ногой с разворота выбил меч из руки жреца, а его самого пнул, и тот гулко рухнул на пол. Да уж, действительно

позорное поражение, не хотела бы я вот так валяться.

Влад поднял меч колдуна, приставил его к горлу Филиппа и прошипел:

– Прибить тебя, что ли?

Филипп – бледный, запыхавшийся – смотрел на него снизу вверх и молчал.

– Ну, кто-нибудь еще хочет попытать счастья? – резко спросил Влад, не сводя с него ненавидящего взгляда. Теперь эти двое никогда не помирятся, подумалось мне. Он отступил на шаг, давая возможность Филиппу подняться. – Я жду.

– Я принимаю твою власть надо мной, – сцепив зубы, выдохнул жрец и закрыл глаза.

Присяга прошла быстро. Все устали и вымотались, особенно Влад. Я смотрела на Киру, понурившуюся в дальнем углу, брошенную и несчастную, и подумала, что худшей жизни для себя не могу представить.

Убить любимого дочери. На ее глазах. Что может быть ужаснее?

На меня навалилось бессилие. Темный кен колдуна разлился по венам, тяготил и дурманил голову. Или то были мрачные мысли?

Я преклонила колени почти беспристрастно, с таким же безразличием выдержала горящий взгляд Влада. Даже не размышляла, что он может значить. Зачем? Все закончилось. Поросло былью, осталось за чертой.

Кира посмотрела на меня как-то резко, а затем быстро покинула спортзал.

Я закрыла глаза. Она никогда меня не простит. Никогда... Моя дочь теперь до смерти будет меня ненавидеть.

Наверх я поднялась в полном бессилии. Решила сначала выспаться, а потом уже ехать домой. К дочери войти не решилась, хотя и стояла долго у ее двери. Все же нет во мне стержня никакого. Страх никуда не делся, его кровью не смоешь. А страх перед правдой всегда самый сильный...

К себе я буквально ввалилась. И застыла на пороге. На моей кровати лежала Кира, поджав под себя колени. Лежала с закрытыми глазами и не шевелилась – маленькая, беззащитная, слабая. Моя девочка. Слишком быстро повзрослевшая, испытавшая так много и в итоге потерявшая того, кого любила.

Как я не хотела, чтобы она повторила мою судьбу – прошла по шипам и изранила душу в кровь.

Я присела рядом, закусив кулак, чтобы не расплакаться в голос и не нарушить ее сон. Кто знает, что снилось ей? Возможно, будущность, не омраченная потерями. Или те миры, в которых она оставила частичку своего сердца. Воспоминания иногда ранят больнее, чем реальные люди. Они вгрызаются в душу счастливыми сценами, лицами погибших близких, упущенной возможностью все изменить.

Я зажмурилась, глотая горячие, соленые слезы, и услышала тихий голос:

– Не плачь.

– Прости, – прошептала я, закрывая лицо руками. – Прости. Я – чудовище!

Кира села на кровати, обняла меня и погладила по голове. Как маленькую. Это

я должна ее так утешать. Я! Рыдания больше не сдерживала – они рвали грудь изнутри, причиняя ощутимую боль. Жила ныла, в венах пузырился, бурлил кен человека, которого любила моя дочь.

– Не плачь, – повторила она. – Полежи со мной. Обними. Просто... давай помолчим.

Кира снова легла, подтянув колени к подбородку, а я обняла ее сзади, уткнувшись носом в волосы, вдыхая приятный сладковатый аромат духов и расслабляясь.

Так устала плакать! Поспать бы...

...Когда я вновь открыла глаза, была уже ночь. Тишина стояла гробовая, лишь Кира мерно дышала рядом. Я вздохнула, погладила ее по волосам, еще несколько минут смотрела, как она спит. Потом встала и вошла в ванную, включила свет.

Из большого зеркала на меня смотрела молодая женщина. Круги под глазами, едва заметная морщинка между бровей. Опущенные уголки губ. Слегка растрепанные волосы.

Поправимо. Просто устала.

Ничего особенного.

Если бы не глаза. Горящие нездоровым блеском глаза убийцы.

Нет, это не был порыв, как тогда с Мишелем, когда Влад буквально заставил меня проткнуть мягкую восковую фигурку. И не безысходность, как в тот день, когда погиб Рихар – рассыпался белесым пеплом на лестничной площадке Влада.

Я спланировала убийство. С тщательностью продумала детали, учла факторы риска. Хладнокровно проткнула жилу ритуальным ножом. И я могу врать себе хоть тысячу раз, что спасала атли. Черта с два! Я сделала это для себя. Чтобы жить и не мучиться, дышать без боли. Убила человека, чтобы спастись от влечения, черной полосой перечеркнувшего мое счастье.

Убила, даже не спасаясь. Я убила ради выгоды.

Ну, тебе стало легче, Полина?

Разве так неправ был колдун? Разве не его лишили всего: любви отца, наследия, семьи? Разве мы хотя бы попытались понять его, помочь? Разве кто-то из нас поставил себя на его место?

А ведь он был атли. Одним из нас. Частью целого. Запутавшимся мужчиной с обугленным сердцем.

Кира. Кира любила его. А я убила. Все просто.

Черт бы побрал простоту!

В венах на каждую мысль о Тане отзывался его кен – темный, вязкий, тяжелый. Как мне теперь носить это в себе? Вечное напоминание о том, кем я стала...

Убийца. Чудовище.

Нет, нужно домой. Подальше от этого дома, от воспоминаний, который, словно ржавчина, съедают душу. Выйти на воздух, иначе задохнусь!

Я вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице. Застыла на последней ступени, не решаясь пройти мимо...

Влад стоял у окна и смотреть в ночь. В очень темную ночь, так как в гостиной царил почти беспросветный мрак. Наверное, тучи снова затянули небо.

Ноябрь – месяц, когда не знаешь, что посыплется с неба – дождь или снег. Погода переменчивая, лживая, то улыбается ясным солнечным днем, то злится и шумит холодными дождями, стучит по крышам ошалелыми ветвями деревьев. Ноябрь делает ночи мрачными, промозглыми, так и хочется зарыться под одеяло и дождаться весны.