Труп на балетной сцене
Шрифт:
Другие реагировали на происходящее гораздо естественнее. Патрик, хотя и подчинился хореографу, побледнел и был явно расстроен. Занявший место Антона Харт был профессионалом, но не мог вложить в то, что делал, ни настроения, ни плавности, и его лицо искажали смешанные чувства. Рут поставила его в пару с Кирстен Ахлсведе, которая была гораздо — на пять-шесть дюймов — выше партнера. Ее красивые голубые глаза застыли, может быть, от потрясения, может быть, от злости на настырность хореографа, а может быть, по какой-то другой причине, которую Джульет не надеялась угадать. Она заметила, как переглядываются Кирстен и Лили Бедиант, выслушивая замечания Рут. Лили добросовестно
Когда наконец Рут, поблагодарив, отпустила труппу, по залу пронесся отчетливый вздох облегчения. Танцовщики шумно покидали помещение, многие бросали недовольные взгляды в сторону хореографа, но она, как обычно, ничего не замечала.
Оставшись наедине с Рут, Джульет предложила подвезти ее в больницу. Однако подруга слишком устала и расстроилась. Она решила, что нет смысла туда ехать: все, что потребуется, ей сообщат Грег и Викторин. И раньше, чем ей бы хотелось, добавила Рут.
Впервые потеряв терпение и не в силах выносить свою непростую приятельницу, Джульет круто повернулась и вышла одна. Она верила, что тех, кого любишь, надо принимать со всем, что в них есть, — и хорошим, и плохим. Но нынешняя реакция Рут была за гранью. Саму Джульет потрясла сцена припадка Антона. Она подумала, не завезти ли в больницу его рюкзак, но потом решила, что это может подождать до завтра. Вечером Викторин и Грег присмотрят, чтобы у больного было все необходимое.
Джульет вернулась домой и позвонила своей самой старинной подруге Молли Лоуренс. Ей очень хотелось утешения. Пять лет назад Молли полюбила мужчину, ушла с работы и уехала из города. Теперь, выброшенная на Лонг-Айленд и занятая воспитанием трехлетнего сынишки, влачила существование в своем несчастливом браке. Но от этого не перестала быть прежней Молли; стоило ей несколько минут послушать Джульет, как она сформулировала диагноз:
— Душечка, у тебя был чрезвычайно суматошный день. Неудивительно, что так расходились нервы. Тебе требуется горячая ванна и что-нибудь из Бетховена. Ароматизированное масло или соли в ванну и… м-м-м… я бы посоветовала струнный квартет, опус 59, номер 3. Если не сможешь высидеть все, попробуй в два приема.
Джульет послушалась: отмокала в ванне почти час, а потом сделала на ужин бутерброды с ореховым маслом и джемом. Остаток вечера она провела в обществе леди Портер, которая демонстрировала все более изощренное коварство.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Умер? — Джульет выронила трубку радиотелефона, и та закатилась под подушку, на которую она облокачивалась. Порывшись, она извлекла ее. — Что ты несешь?
— Антон умер, — повторила Рут. — Час назад, в палате интенсивной терапии. Только что
— Господи помилуй! — Джульет, пытаясь обрести самообладание, скосила глаза на часы: двенадцать минут седьмого. — Что сказали доктора? Его накачали наркотиками?
— Накачали? — эхом отозвалась хореограф, выделив голосом слово. — Нет, сказали, что он принимал экстази.
— Что принимал?
— Экстази. Эк-ста-зи. Распространенный уличный наркотик. В каком монастыре ты обитаешь?
Джульет выпрямилась в постели.
— Это что, смертельный яд? Или передозировка?
— Нет, конечно, не яд. От него у людей возникает волшебное чувство. — Рут помолчала, потом заговорила спокойнее: — А еще врачи полагают, что никакой передозировки не было. Они не могут объяснить, откуда такая реакция. Антон танцевал, в зале было жарко, возможно, произошло резкое обезвоживание организма, — вот все, что было сказано. Но он умер. Как это могло произойти? Джульет, что мне теперь делать?
Осознав, хотя и немного поздно, что поспать больше не удастся, Джульет встала и направилась на кухню.
— Слушай, Рут, — спросила она, спускаясь по лестнице, — ты когда-нибудь замечала, чтобы Антон принимал наркотики?
— Нет, а что?
— А вообще-то танцовщики ими балуются?
— Еще как. Особенно «химией» и кокаином.
— Вот как? — искренне удивилась Джульет. А такие бесподобные фигуры. Она добралась до кухни и, прижимая телефон плечом к уху, взяла чайник. — Рут, вчера ты что-то шептала на ухо Антону. Сразу после сцены с апельсинами. Что ты говорила?
— Не помню. Кажется, спрашивала, не тревожит ли его лодыжка и…
— И как? — перебила ее подруга, задерживаясь у раковины и наливая воду.
— Сказал, что нет. Жаловался на легкое головокружение. А так ничего особенного. Я посоветовала быть сдержаннее и не выпендриваться.
— Да, он был из тех, кто любил повыпендриваться. — Только тут до Джульет стало доходить, что Антона Мора больше нет, что он умер. — Почему он тебе улыбнулся и похлопал по руке?
— Понятия не имею. Наверное, уже поплыл. Как он мог это сделать перед самым прогоном?..
Пока Рут продолжала стенать, Джульет выглянула в переднюю убедиться, что рюкзачок Антона все еще там.
— Джульет! — Рут перешла ко второй части беседы, принялась договариваться о встрече. — Ты меня слышишь? Можешь подъехать?
— Извини. Подъехать куда?
— В студию. Поддержишь меня сегодня? Грег объявит о том, что случилось, а мне следует подумать об изменении в составе исполнителей. Да что там думать, надо менять солистов. Ну, хватит болтать. — И, не дождавшись ответа, повесила трубку.
— Хорошо, приеду, — буркнула Джульет в мертвый телефон, заварила кипятком пакетик чая в кружке и отправилась в туалет. Но при этом все время думала, как и почему Антону Мору выпало умереть таким молодым. Мысли путались, печаль сменяли прагматически-практичные соображения. Когда вчера она расхваливала немца после обеда с Патриком, тот был абсолютно трезв и немного не в духе. Во всяком случае, не в настроении ликовать и резвиться. Ее собственный опыт баловства наркотиками растворился во мраке времен, но Джульет смутно помнила, что между приемом дозы и наступлением реакции существовал период напряженного ожидания, повышенного внимания к любому внутреннему ощущению, к самой шальной мысли — не это ли начало блаженного улета? — и стремления скрыть свое состояние от окружающих. Ничего подобного она не заметила в Антоне.