Труп на балетной сцене
Шрифт:
— Повезло, — просто ответила она. — Книги хорошо расходятся.
— Ты писательница?
— Исторические романы. Сочиняю под псевдонимом.
— Ты всегда была смышленой.
— А что сталось с твоим искусством?
— По-прежнему занимаюсь. Сейчас работаю над тенями. Свет и тени. Если хочешь, как-нибудь покажу. Это трудно объяснить.
— С удовольствием.
— Кстати, тебе нечего смущаться денежной темы. — Вспышками проницательности Мюррей отличался и в прошлом. — Я это в себе преодолел.
— Поздравляю.
— Женился на деньгах, — рассмеялся
— Сочувствую.
— Давняя история. А теперь послушай, зачем я пришел. — Мюррей подался вперед, и его лицо посерьезнело. Джульет заметила, что исчезла юношеская болтливая суетливость, но напористость осталась прежней. И еще он пах, как раньше: мылом «Слоновая кость», кофе, мужским дезодорантом с прослойкой собственного мужского запаха. Должно быть, половой аттрактант, подумала Джульет. Пробило даже сквозь насморк. Как славно снова повидаться. Она вспомнила жуткий час, когда в общежитии они ждали Мону. Ничего не произошло, но их явно потянуло друг к другу. — Этот парень, который умер сегодня утром, Антон Мор, он был твоим другом? — спросил полицейский.
Джульет объяснила, как оказалась в студии Янча. Она подумала, что Мюррей может вспомнить и Рут по учебе, но он не вспомнил.
— Так ты считаешь, кто-то подсыпал мистеру Мору наркотик? — продолжал детектив. — Именно так я прочитал в рапорте.
— Не знаю, — покачала головой Джульет, отметив про себя официальное «мистеру Мору». Как странно слышать такое от прежнего мальчишки. — Просто пришло в голову. Кстати, у меня здесь его вчерашние вещи, в том числе бутылка колы, из которой он пил. Взяла домой, думала, утром отвезу в больницу. — При мысли о том, что теперь казалось вчерашней наивностью, на глаза навернулись слезы, но Джульет пересилила себя и не расплакалась.
Зато брови Мюррея поползли вверх.
— Хочешь сказать, что его рюкзак оставался у тебя всю ночь? — По его тону можно было понять, что Джульет совершила нечто безрассудное, даже преступное. Неужели Мюррей подумал, что она решила присвоить рюкзак?
— Да.
— Ты слышала когда-нибудь о цепной ответственности за судебную улику?
— Нет, а зачем это мне?
— Жаль. Это документ, который определяет, когда и в чьем распоряжении находилась та или иная вещественная улика. Если бы ты вчера отдала рюкзак офицеру Пелтцу, мне не пришлось бы интересоваться, что с ним происходило за последние шестнадцать часов. Доходит? Так почему ты не отдала его офицеру полиции?
Джульет выпрямилась в кресле. Она понимала, что, даже изображая верх достоинства, не производит особого впечатления, но разве от нее убудет, если взять да и выпрямиться? Что нашло на этого типа? Забыл, сколько раз она сматывалась из собственной комнаты, чтобы он спокойно забавлялся с Моной? Минуту назад она обрадовалась, увидев Мюррея, но оказалось, что тот предпочитает строго официальные отношения.
— Потому что я понятия не имела, что Антон умрет, — отозвалась Джульет как можно спокойнее. — Вещи принадлежали Антону. И я собиралась вернуть их ему. Кстати, почему офицер Пелтц не взял их сам? Я сказала ему, что Антон пил из бутылки.
— М-м-м… — протянул Лэндис. — Я хочу понять, почему ты высказала предположение, что в питье мистера Мора могли что-то всыпать?
— Ничего подобного я не предполагала. — Джульет понимала, что ее тон стал язвительным. Но в конце концов, это не ее вина. Пусть Лэндис пеняет на собственную безапелляционность. — Мне вообще не следовало в это встревать, — раздраженно продолжала она. — Я заявила офицеру Пелтцу только то, что Антон пил колу, но не заметила, чтобы кто-то крутился возле его бутылки. И пыталась объяснить, что Антон не похож на человека, который принимает наркотики. Тем более сомнительно, чтобы он сознательно решил рисковать таким ответственным представлением. Ты, видимо, не понимаешь, насколько важен прогон.
Она в нескольких словах объяснила суть вчерашнего события: как много ключевых фигур студии впервые смотрели постановку и какое это имело значение для труппы. Потом описала обычно сдержанную манеру Мора и то, как во время прогона менялось его поведение, пока не наступила подобная взрыву развязка.
Лэндис не перебивал. Он достал из внутреннего кармана маленькую записную книжицу и с таинственными паузами вписывал в нее слово-другое. Сначала Джульет решила, что он заносит сообщаемые ею детали. Но постепенно поняла: все не так просто.
— Прости, — перебил ее полицейский, — я до сих пор не вполне понимаю. У тебя были серьезные основания подозревать, что кто-то хочет насолить мистеру Мору? — Он порывисто подался к ней, темные глаза сузились. Джульет испытала физическое потрясение, когда поняла, что в ней видят не свидетеля, а подозреваемую. Что он там писал? Отмечал несоответствия в ее показаниях, возможные мотивы, что-нибудь насчет ее невольных жестов?
Но с другой стороны, вопросы свидетельствовали, что он понятия не имел о ловушке недельной давности в ящике с канифолью. Иначе не был бы таким неверующим, несообразительным. Джульет поспешила прояснить ситуацию:
— Да, основания были. Надо было с самого начала тебе рассказать. — И она, улыбаясь, как можно короче описала падение Антона и его травму. — Я уверена, что тальк всыпали в конце общей репетиции. Все видели расписание и знали, что потом в зале останется один Антон. Значит, ловушка была расставлена на него.
Детектив Лэндис кивнул. Но, против ее ожиданий, не смягчился и шевельнул ноздрей, словно пытался сдержать усмешку.
— Порошок талька в качестве грозного оружия. Что-то новенькое. Но тем не менее — уголовное преступление. Ты сообщила об этом Пелтцу?
— Как-то не пришло в голову.
— Понятно. — Джульет показалось, что Мюррей произнес это достаточно зловеще. — А что последовало за тем, как ты проинформировала о тальке администрацию студии?
Она рассказала, как Грег разослал сотрудникам письма. Слушая себя, Джульет сама удивлялась, почему Флитвуд не принял серьезных мер, чтобы оградить от опасности своего протеже и бывшего любовника. Разве ничего нельзя было предпринять?
— Кто-нибудь откликнулся? — спросил Лэндис.