Тщетная предосторожность
Шрифт:
Синтия засмеялась, потом всхлипнула:
– Ах, Грейс, какая вы милая, я отлично понимаю, о чем вы.
Грейс, к удивлению Синтии, весьма явственно и сердито фыркнула:
– Моя бы воля, мисс, я бы все мистеру Питеру высказала, что о нем думаю! И мистеру Шелфорду заодно! Нечего было мистера Питера сюда звать. А тот снова заявился, набрался духа!
– Скорее всего, виновата я сама – не следовало возвращаться, – сказала Синтия. – Нужно было жить где-нибудь еще.
Грейс ничего
Синтия наблюдала с полным безразличием. Ей даже уезжать расхотелось. Она чувствовала себя измученной и опустошенной. Грейс сказала про нее маленькую: «ко всем с лаской». «Да, – подумала она, – так и было».
Ребенком она обожала мать и отца, любила их безмерно, но что могла ей дать в ответ тяжело больная мать, суровый, замкнутый отец?
Она обожала и своих зверушек – горько плакала, когда ее ненаглядный спаниель умер от старости.
А в Питере она любила саму любовь, а не мужчину. Но как трудно это попять, признаться себе в этом.
Грейс между тем собрала чемодан.
– Больше вам ничего не понадобится, мисс Синтия? Вы ведь только на одну ночь?
Вопрос звучал мольбой.
– Может быть, чуть дольше, Грейс, – сказала Синтия, отводя глаза.
Грейс поднялась с пола.
– Ну-ка, мисс, слушайте меня! У вас сил не хватит разъезжать одной. Вам стало получше – сразу видно, да только в себя вы еще не пришли. Да такое волнение целые сутки! Вы и ночь-то не спали, знаю. Слышала, вы все по дому ходите. А в шесть утра уже шторы подняли.
– Простите, что разбудила, Грейс. Я старалась потише.
– Вы меня не разбудили, мисс. Когда ревматизм мучает, я плохо сплю. И еще о вас беспокоилась.
– Беспокоились обо мне? – удивилась Синтия. – Почему?
Грейс кивнула:
– Ну, да, мисс. Вчера вечером старик Эбби после работы зашел и сказал: мол, сам видел, мистер Питер в «Березы» пожаловал. Я сперва не поверила, ну, думаю, выпил старик лишку, или что. А он говорит: видел, он из автомобиля вылезал со своей американской женой-модницей.
Синтия улыбнулась.
– Новости в здешних краях быстро распространяются, Грейс.
– Коли плохие, очень быстро! – подтвердила Грейс. – Я еще подумала, каково вам будет узнать про это… Но чтоб вы отсюда сбежать надумали, никак не ждала.
– Да, сбегаю, именно! Вы меня осуждаете?
– Что бы вы ни сделали, мисс, не стану осуждать. Слишком уж вам тяжело пришлось. Только здесь ваш дом, здесь вам и жить. А мистер Питер – гость. Как приехал, так и уедет.
– Я должна уехать, Грейс, – тихо сказала Синтия.
Она достала из шкафа шляпу.
– Позвоните, пожалуйста, закажите мне
– Сейчас закажу, мисс, а Роза вам мигом что-нибудь приготовит, надо поесть на дорогу.
– Не надо, я ничего не хочу, – запротестовала было Синтия, но Грейс уже была за дверьми.
Синтия со вздохом обернулась к туалетному столу. Она понемногу успокаивалась – все не так плохо, не так мрачно, как казалось полчаса назад. Грейс с нею, Грейс и Роза, и вилла, которая постепенно становится ей родным домом. Но сейчас она не может здесь оставаться, пока Питер гостит в «Березах».
Поезд в час девятнадцать пришел полупустой. По дороге Синтия пыталась разобраться в своих чувствах, внести ясность в путаницу мыслей, но снова и снова возвращалась к одному и тому же – к стремлению бежать, скрыться, не видеть больше Питера, забыть его навсегда.
Наконец поезд прибыл на Паддингтонский вокзал, и на перроне среди спешащих пассажиров, торопливых носильщиков у нее возникло чувство потерянности, ей казалось, будто все бесцельно, бессмысленно, потому что именно здесь конец пути.
Она заставила себя пройти через перрон на площадь, взяла такси назвала водителю адрес тихого семейного отеля, где всегда останавливался отец.
– Возьму номер – и что потом? – в отчаянии спрашивала она себя.
Синтия вдруг посмотрела на свои руки, белые, ухоженные, отвыкшие от работы, и ответ пришел сам собой. Работа спасала ее прежде. Спасет и сейчас.
Она опять пойдет в медсестры, снова обретет утешение и цель в жизни. Быть может, хотя такое маловероятно, найдет даже забвение.
По правде говоря, раньше ей это не удавалось, она не умела забывать. Но раньше она не хотела забыть Питера, она желала помнить о нем, хранила драгоценные воспоминания о тех годах, когда они были вместе и которых, как клялась она себе, отнять у нее не сможет никто и никогда.
Она вспоминала Питера, каким видела его несколько часов назад – слабовольный, эгоистичный, бесчестный. А что он ей предлагал! Сердце ее кричало от боли, нанесенная рана причиняла мучительное, нестерпимое страдание.
Питер разрушил ее самоуважение, нанес нестерпимое оскорбление.
Пелена вдруг спала с ее глаз, и Синтия увидела, что человек, так ею любимый, не существовал вовсе. Он оказался просто плодом ее воображения.
И вот наконец она осталась один на один с правдой, жестокой и горькой правдой, которую трудно вынести и еще труднее смириться с ней.
В отеле не было номеров, но портье, проработавший там почти полвека, вспомнил фамилию ее отца и по старому знакомству предложил ей крошечную каморку, закуток на шестом этаже.