Туата Дэ
Шрифт:
Отчёт 3ZBdRs-NS002.379.2Знай же, сестрёнка, что я к тебе всегда была добра. Больше чем Усатый. Больше чем Англина. Больше чем кто-либо. И вот как ты со мной обошлась? А ведь могла взять меня с собой. Я понимаю, понимаю. Сидеть на месте не тебе не нравится. Так ведь и мне тоже! Если и надо было покидать Брайдебошт, то вместе со мной. Но ничего, дорогая моя. Я тебя найду. Я тебя отыщу. Даже если возвращаться не будем, то мы хотя бы будем снова вместе. Ты, и я.Да, я знаю, через Высоты небезопасно идти. Вот Аркушор пытался, и даже не один. Никто не вернулся. Впрочем, ты уже всё это знаешь. Говорю тебе, разбился он. Кто высоко лезет, тот может легко упасть. Прямо как ты из того окна, когда мы подглядывали за Дергвиндом. Я до сих пор помню. Поэтому пойду по Сырым Лужам.Обычно по ту сторону Высот мы ходили не в одиночку. Ты и сама знаешь – в одиночку там гуляют только Дураки. А
Холодно. Да, холодно. И тебе холодно было, когда ты шла тут. Ты дура, я знаю, вот только ты бы не стала идти через Высоты. Лучше уж ноги промочить. И ты их промачивала. И я промочу. Говорят, можно и не промачивать, но я не помню как. Там надо то ли прыгать, то ли бегать, а я прыгать-бегать по воде не люблю. А ещё я не люблю, когда меня оставляют одну. Ты хоть и дура, но мне с тобой весело, а без тебя скучно.А вдруг ты изначально так и хотела? Ушла одна, совсем одиношенька, чтобы я узнала и точно пошла бы тебя искать. Зачем? Чтобы мы с тобой кушали сладости вместе? Я хочу, вот только воды много. Не хочу ноги промачивать. Их даже согреть негде будет. Хорошо что ноги прямо в обуви согреваются. Вот только когда я тогда их вынула, оказалось что они очень и очень холодные. Хотя я чувствовала что они тёплые.Ты ведь знаешь, что мы ходим за сладостями. Но ты же дура, ты не хочешь со всеми делиться, ты хочешь всё съесть сама. Жадина. Я помню как ты съела ту тарелку, а потом говорила что это была не ты. Я знала что это ты. Теперь я знаю тебя гораздо лучше, чем тогда. Это была ты. Вамик потом сказал мне, что он тебя видел. Ты говорила, что он врунишка, но врунишкой всегда была ты.Деревья практически не изменились. Ещё когда мы с тобой ходили здесь, с тобой и не только с тобой, они были такие же тёмные. Повсюду туман, но деревья видно. Мне всегда казалось это странным. Впереди темно, значит я на правильном пути. Подожди!Внезапно нога начала проваливаться под воду. Другая нога упиралась в клочок земли, а затем тоже начала проваливаться. Мощные усилия ног и рывки ничему не помогали – земля активно поглощала незваного гостя. Вцепившись руками в землю, Эйвелина предприняла отчаянную попытку вырвать ноги. К счастью, это удалось, но вторая нога теперь была босая. С трудом понимая, насколько это плохо, Эйвелина поспешно прыгнула дальше.Нет, дорогая моя! Я выберусь отсюда. Подумаешь, немного обуви не хватает. Конечно, обратно будет идти трудно, по снегу да мокрой голой ногой. Но я туда и не пойду без тебя. Жалко, конечно. А тебя мне жалко гораздо больше. Вдруг с тобой что-нибудь произошло? Я тебя не оставлю.
Сеанс RS-Fg12u2-309
96:110:KR2, Q33\09.Добрались до места крушения согласно маршруту. Без происшествий. Никаких приключений, как с теми гуляками. И да, повторяю в последний – всё тогда было в полном порядке и под контролем. Так бы всё и осталось, если бы не склонность к панике отдельных личностей.Опознание летающего аппарата затянулось. По кабине вроде как экспедиторский, но без опознавательных знаков. Ничего ценного не обнаружено. Никаких личных вещей. Ах да, забыл сказать: эта штука уже не полетит. Никогда.Причина падения – потеря топлива. К нашему прибытию и дыма не осталось. Сгорел лишь корпус, ещё при влёте в атмосферу. Зато внутри всё совершенно цело. Никаких следов крови и тому подобного. Пилоты с экипажем на месте отсутствуют.
Глава LI
Всё произошло так как он и думал.
Колокольный звон единственной опущенной мины никто не услышал.
Нужна была вторая - Тампест протянул руку, но схватил лишь пустоту. Оглянувшись, он увидел,что подававший ему мины второй номер бежал.
Краем зрения было видно мокрую фигуру, улепётывающую куда-то к грузовым люкам…
На долю секунды, полковник хотел последовать примеру - но остался.
Он не любил бесполезных действий.
Бык таранил “Рианну” снизу - как он привык делать с китами. Он надеялся сломать ей хребет, поломать ей органы…
И всё-таки он не понимал людей.
Его добычей было что-то живое. Огромные синие киты. Глубоководные твари. Рыба…
У всех них есть кровь.
“Рианна”, с заклиненным баллером, крови не пустила.
Ты думал, что она здорова…
И бык промахнулся. Ровно на те градусы, на которые разворачивала “Рианну” её угасавшая скорость. Ровно на те узлы, которых не хватало транспорту…
Это всё произошло в один момент.
Мина ударила около плотно сжавшегося, похожего на пробуренную в сером камне скважину сфинктера дыхала, проткнув как сапожное шило мокрую кожу толщиной в дюйм, куда более тугую и плотную, чем сталерезина противохимических костюмов.
Обтекаемая и чёрная как корпус подлодки, овальная голова, упала на воду перед острым как бритва углом из стальных листов
Острый стальной нож форштевня, вдавливаемый страдающее мясо инерцией двадцати тысяч тонн металла, разрезал жир, упругую живую кожу, мышцы.
Деформированная сталь, накатившая на череп гигантского кита как прокатный вал, вогнала лопнувшие по швам листы обшивки и смятой носовой балластной цистерны, прямо ему в мозг
И тут..
Мина сдетонировала.
Вязкий влажный хлопок, раздавленный накатывающей и топящей умирающего гиганта массой транспорта
Куски мяса и горячий, жидкий и густой как молоко, расплавленный взрывом шестнадцати фунтов гексогена с магниевой добавкой, розовый жир от крови, залил судно до самой грот-мачты.
Полковник стоял, отставив ногу назад и расставив руки - как в тот момент,когда он пытался удержать равновесие, когда “Рианна” разрезав чёрный глаз гроссвалура, резко, как гигантский поезд, остановилась, безжалостно побросав своих пассажиров и экипаж на стальные стены и палубу. Его короткие черные волосы извечная тяжёлая английская шинель, способная выдержать химическую атаку, была до последнего волоконца пропитана горячей, исходящей паром, липкой как нефть субстанцией. Вокруг Тампеста, с каждым дуновением ленивого жаркого ветерка, распространялся по остановившемуся транспорту, запах бойни.
Даллесона, только поднявшегося с колен, вывернуло на чистую палубу жёлтой желчью и водой.
А Дюпре стоял, упёршись взглядом в полковника, застыв как ледяная скульптура и по его коже, несмотря на влажный воздух и жару пробегал мороз.
Он не мог предугадать - какова будет реакция однорукого чудища.
И если это будет буря - хорошо было бы заранее спрятаться. Пересидеть злой ветер. Как мышка в корнях дерева.
В цепном ящике. Закопавшись с головой в груду ржавых звеньев.
И пусть он там, наверху, рвёт им всем головы…
Меня-то, меня-то! Не видно.
Но и двигаться, а тем более - бежать было опасно. Этим можно было привлечь внимание…
Песнь оставшихся касаток Гоффмана стала похожи на крики пытаемых.
Кричащие так готовы на всё, - всё сказать, сдать своих, указать,где прячется родня. Даже расстаться с разрезаемой и обожженной конечностью, - лишь бы больше ничего не было.
Не боли, а вообще ничего.
Француз знал - кричащие так, благословляют выпущенную им в лоб пулю.