Туман-Озеро
Шрифт:
— Перчатка Терехина! — вскрикнул Сизов. — Вот инициалы химическим карандашом…
Амур вырвал у Сизова перчатку хозяина, взвыл на весь заснеженный мир и побежал по вчерашнему следу Очкасова.
На востоке заалело небо. Но еще мерцали, как искры мороза, звезды, готовые вот-вот исчезнуть. Кустистые берега Бурунчи, подобно овчине, забиты снегом, лед отливает холодной синевою.
Тишина. На коряге висит задубевший плащ. Рядом с ним, над самым обрывом Гирла остановились пограничники. Пораженные увиденным, они
Внизу, на вылизанном ветром льду Холодного Гирла виднелись продолговатые серые сугробы… Один из них похож на сидящею в раздумье человека. То к нему, то к пограничникам с жалобным воем бросался Амур. Глаза его, казалось, о чем-то умоляли.
— Ав-ав-у-гу-у! — взвыл он, и эхо пошло по Гирлу, пронеслось над ледяной броней реки Бурунча.
Амур разгребал лапами сугроб. Сухой и сыпучий снег летел белым куревом. Из сугроба показалась поникшая голова бойца.
Пограничники сбежали на лед.
— Ах, Терехин… А мне хотелось порадовать тебя, товарищ Терехин… — Светлов наклонился и осторожно вынул из-за обшлага шинели, туго застегнутой на груди бойца, газету, ту самую газету, которую дал Ивану дежурный. На ней жарко алела кровь.
Капитан выпрямился и с силой рванул с головы шлем. Подержал его, крепко прижимая к глазам, провел по лицу и опустил. Пограничники тоже сняли головные уборы.
— Товарищ Сизов! Вам боевая задача… — начальник заставы передохнул. — Боевая задача! — повторил он. — Вы станете часовым у тела пограничника Терехина, отдавшего свою жизнь за Родину.
Одев шлем, капитан осмотрел остальные сугробы. Из-под снега выглядывали сапоги, желтели полы полушубков.
Скрюченные пальцы одного из врагов, казалось, судорожно тянулись к чужому горлу, да так и не дотянулись.
С одной стороны от Ивана стоял на карауле Сизов, с другой — лежал Амур, уронив голову на лапы. Часто мигая умными глазами, он смотрел на Светлова. Капитан отвел взгляд, отошел в сторону и торопливо стал доставать папиросу.
У его ног на льду ярко горели мазки крови. Они рваным красным пунктиром тянулись от сугроба Терехина. Бережно обходя их, Светлов пошел вверх по руслу. Перед его глазами оживала ночная схватка: одного против пяти.
Спустя три месяца после похорон Ивана Терехина, все свободные от наряда пограничники собрались в ленинскую комнату. На улице звенела солнечная весна, по стенам прыгали «зайчики»— отражение луж.
— Смирно! — скомандовал лейтенант.
Вошел капитан Светлов, принял рапорт, заговорил, и голос его зазвучал необычно торжественно.
— Товарищи! Указом Президиума Верховного Совета СССР нашей заставе присвоено… имя…
Капитан глотнул воздух и повернул голову к большому, во весь рост портрету молодого пограничника. Оттуда, на свое бессмертие, живыми глазами смотрел Иван Терехин.
Туман-озеро
1
На заставу «Зеленая Падь» спешил новый начальник.
— Но,
Пока лошади бежали бодро, лейтенант Вьюгов сидел молча, хмурясь и думая о чем-то своем. Но вот подвода выехала на длинную песчаную косу. Постромки дернулись, лошади напряглись, окованная железом заставская бричка, сразу отяжелев, словно дном поволоклась по сыпучему песку, со скрежетом, от которого зубы сводило.
«Ну, теперь он характер покажет», — покосился сержант на Вьюгова. Но тот, охватив руками колено, не проявлял никакого беспокойства.
— А вы как там? — посмотрел Лысогор назад.
На заставу ехали еще и две женщины: занявшая почти всю бричку толстая продавщица ларька со своими свертками и кульками, и пригорюнившаяся Валя, жена недавно раненого капитана Сорокина.
— Ничего, скорее бы доехать, да товары распродать, — продавщица с трудом выпрямила отсиженную ногу.
— А вы, Валя? — каким-то вдруг упавшим голосом спросил сержант жену бывшего начальника заставы.
Валя вздрогнула, но, поглощенная своим горем, видно не расслышала вопроса и промолчала.
Под колесами «зубовный скрежет» не прекращался.
— А, черт, пройдусь пешком! — вдруг нетерпеливо хлопнул по колену лейтенант и соскочил с брички.
— Не надо, коса скоро кончится… — начал было Лыcoгор.
— Ладно уж… — Вьюгов провел рукою по горячей спине запотевшей коренной и, увязая в песке, побежал впереди лошадей.
Слепило солнце, желтизна песчаной дороги, вливаясь в зелень озими, расплывалась, и сержанту чудилось, что вместе с колеблющейся спиною бежавшего лейтенанта все вокруг колеблется.
«Эх, и дела же на заставе», — с досадой подумал Лысогор и завертел над головой кнутом.
— Но, Зойки, но!., поднажмем еще немножко…
Не так давно по этой же дороге сержант вез Валю и капитана Сорокина. Капитан тоже, как сейчас Вьюгов, торопился принять «Зеленую Падь», тоже бежал по песку, и вот — загруз… Пять пуль вынули из тела Сорокина в госпитале. Диверсанты не захотели его убивать совсем. «Свои доканают», — злорадно бросил главарь.
«Свои» — здорово придумано. За пистолет и планшет с документами Сорокину действительно не поздоровится. Спасти его может только быстрая поимка Косача и Моцко. Это будет зависеть от нового начальника…
— Но, Зойки, но! — подбадривал лошадей и самого себя сержант. Он вспомнил, как однажды к Вьюгову робко подошла Валя и что-то сказала.
«Оставь меня в покое», — отмахнулся Вьюгов. Видать, нелегкая предстоит лейтенанту задача. Как бы он тоже не «загруз»… Кстати, непонятно, почему он злится на Валю.
Песчаная коса так же неожиданно оборвалась, как и началась. Постромки ослабели, бричка со звонким цокотом покатилась по накатанной дороге. Заиграл встречный ветерок. Все с облегчением вздохнули. Валя тоже немного приободрилась.