Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
— Да вы, хозяин, смеетесь надо мной?
Ростовщик, облокотившись на прилавок, раздельно и внушительно произнес:
— Послушай, я могу арестовать тебя немедленно.
Индианка с ребенком за спиной отшатнулась от стойки, схватилась за голову и, пронзительно глядя на ростовщика, воскликнула:
— О. мадонна Гваделупская! Да я ведь сказала, что кольцо не мое. Меня прислал сам полковник.
— Это еще надо доказать! А пока возьми-ка свои три соль и беги отсюда.
— Верните
— И не подумаю! Забирай деньги и уходи, а если я ошибся и ты не воровка, то пусть явится сюда хозяин кольца, и мы договоримся. Кольцо же пусть покамест побудет у меня. Фирма моя надежная, и кольцо не пропадет. Вот деньги и чтобы духу твоего тут не было!
— Вы издеваетесь надо мной, хозяин!
— Издеваюсь? Да знаешь ли, что я обязан задержать тебя и препроводить в тюрьму!
— Зря вы оговариваете меня, хозяин. Полковник сейчас в нужде и ждет меня с деньгами. Коли не верите, то давайте
кольцо обратно. Христом-богом прошу, хозяин, верните кольцо… вы же справедливый человек…
— Не вынуждай меня поступать по закону! Либо бери свои деньги и убирайся, либо я немедленно зову полицию!
Индианка, не выдержав, взорвалась:
— Гачупин и есть гачупин!
— Да, я гачупин и горжусь этим! Гачупин не может потворствовать воровству!
— Когда не ворует сам!
— Ох, допляшешься ты у меня!
— Обманщик!
— Видно, придется спустить с тебя свинячую твою шкуру!
— Ну и рождает же земля таких проходимцев!
— Не смей порочить мою родину, вот я тебя!
И с этими словами ростовщик поднырнул под прилавок и предстал перед индианкой с хлыстом в руке.
II
Стесняясь и робея, к дверям заведения почтенного гачупина подошла парочка: Слепой Сыч и его поводырь, бледная, понурая девушка. На красной дорожке остекленного тамбура они остановились. Слепец спросил:
— Кажется, там кто-то скандалит?
— Какая-то индианка.
— Видать, некстати мы попали!
— Как знать!
— Зайдем-ка лучше попозже.
— А если снова нарвемся на скандал?
— Давай подождем.
На их голоса вышел хозяин.
— Проходите, проходите, прошу вас! Наконец-то принесли должок за пианино? Пора, пора! За вамп уже три взноса.
Слепой шепнул:
— Солита, объясни хозяину наше положение и чего мы от него хотим.
Понурая девица грустно вздохнула:
— Мы хотим узнать, сколько мы задолжали, чтобы расплатиться…
Гачупин ехидно усмехнулся:
— Одно дело расплатиться, другое — желание расплатиться. Вы и так замешкались с уплатой. Конечно, я всегда почитал своим долгом входить в положение клиентов, даже тогда, когда это мне самому шло в ущерб.
Слепой Сыч наклонился к дочке:
— Объясни же ему наше положение, Солита! Постарайся уговорить его.
Глотая слезы, Солита начала:
— Не смогли мы собрать нужных денег! Мы очень просим вне подождать еще полмесяца…
— И не проси, красавица!
— Только пятнадцать дней!
— Мне жаль, но больше ждать я не могу. Надо и о себе подумать, дочь моя, своя рубашка ближе к телу. Если не заплатите, то, как мне ни жаль, я буду вынужден инструментик отобрать. Выть может, вы все же должок вернете? Взвесьте, обдумайте все хорошенько!
Слепой схватился за плечо Солиты:
— Значит, мы потеряем к то, что уплатили ранее?
Медоточивым голосом ростовщик подтвердил:
— Разумеется! Мне же придется раскошелиться на перевозку да на настройку.
Слепой потерянно пролопотал:
— Обождите, хозяин, еще деньков пятнадцать!
Все с той же медоточивостью ростовщик упорствовал:
— Никак не могу! Доброта и так меня губит! Хватит! Я вынужден растоптать добрые чувства во имя спасения торгового своего детища! Стоит разжалобиться — и я нищий… пойду с протянутой рукой! До завтрашнего утречка я еще могу подождать, но больше — увольте. Постарайтесь обернуться. Идите и не теряйте попусту времени.
Солита взмолилась:
— Господин Передита, прошу вас, дайте нам еще всего две недели!
— Не могу, красавица! А уж как бы я хотел тебе услужить!
— Не подражайте нашим землякам, господня Передита!
— Сперва начисти язык наждаком, а потом уж берись рассуждать о моих земляках! Заруби себе на носу, голубушка, что если нас еще не ощипали догола, то только благодаря Испании.
Дернув за рукав дочку, чтобы она поскорее его увела, слепой гневно бросил гачупину:
— Быть может, сама до себе Испания и очень хороша, но образчики, которые она нам поставляет, омерзительны.
Ростовщик хлопнул хлыстом по прилавку:
— Вон отсюда! Родина-мать и мы, любящие ее дети, плюем на слова не помнящих родства оборванцев! Убирайтесь!
Горемычная Солита дергала отца за рукав, умоляя его поскорее уйти:
— Папочка, не надо, пошли скорее!
Слепой тыкал в порог железным наконечником палки, при говаривая:
— Эта собака гачупин хочет нас распять! Подумать только: отобрать у нас пианино в то самое время, когда ты стала делать такие успехи!