Туманная река 4
Шрифт:
— Да-а-а! — Ответил мне зал.
— Проверка звука-а! — Хохотнул я.
— Раз, двас, адидас! — Ответил мне с крайнего правого микрофона Вадька Бураков, сдав с потрохами мою любимую присказку при тестировании микрофонов.
— Звук в порядке! — Отрапортовал мне из центра сцены Ободзинский.
— Знаю! Клайпеда! Паневежис! Шяуляй! Каунас! Лиепая! — Выкрикнул я все литовские города, которые помнил. — Везде живут влюблённые парни и влюблённые девушки! А почтальоны разносят им влюблённые письма! Поехали-и-и! — Это я уже скомандовал своим архаровцам начинать новую вещицу.
И
Везут почтальоны в разные страны,
Влюблённые письма и телеграммы.
Поют серенады под окнами милых,
Влюблённые парни девчонок счастливых,
Девчонок счастливых, е-е и е-е и е-е!
Когда заиграла третья по счёту песня, весь зал просто взвизгнул от удовольствия. И корреспондентка «Советской Литвы» Года Дилманайте, позабыв наставления главного редактора газеты, что нужно сначала внимательно прослушать все тексты, нет ли в них преклонения перед западом, а уже потом танцевать, начала именно с танцев. Она весело прыгала со своими подругами и знакомыми ребятами, под песенный рассказ о страданиях молодого парня:
Жил был парнишка один,
Ничем не приметный простой паренёк,
Одну он девчонку любил,
Но познакомиться с ней не мог.
И был одинок.
И ночью ему не до сна,
Он пишет стихи, сочиняет письмо,
Чтобы от сердца слова —
— Сказали девчонке, что любят её.
Он любит её-о-о!
И вдруг во второй раз простенький припев запели, немного коверкая русские слова, все люди вокруг беззаботной и счастливой, как в недалёком детстве, Годы.
Везут почтальоны в разные страны,
Влюблённые письма и телеграммы…
«Нужно срочно вернуться за кулисы», — подумала, выпивая уже вторую кружку чая Евгения Зарайкина. И в это время до её слуха долетела, ещё одна незнакомая песня, которая здесь в гримёрке звучала несколько приглушённо:
Однажды в солнечный день,
Влюбленный парнишка по парку гулял.
Среди людской толчеи,
Свою девчонку он повстречал.
И не ожидал.
С другим смеялась она,
Была любезна и весела.
Зачем же писал я слова?
Спросил в сердцах парнишка себя!
Всё было зря-а-а!
А когда народ там, в зале по третьему разу заблажил, что «везут почтальоны в разные страны…», в гримёрке от прыгающей в такт толпы случилось небольшое землетрясение, от которого чайная ложка в кружке нервно начала подрагивать.
— Да вы там совсем с ума посходили? — Выругалась Зарайкина и побежала обратно к сцене.
Пролетев по узкому коридору, потом протопав по кривой горбатой лестнице, Евгения за считанные секунды оказалась рядом с немного ненормальной руководительницей ансамбля Данутой Вайнюнене. Её воспитанницы быстро сориентировались, что на сцене нужно делать не сложные танцевальные па вразнобой, а наоборот простые, зато дружно и в такт:
Везут почтальоны в разные страны,
Влюблённые письма и телеграммы.
Поют
Влюблённые парни девчонок счастливых,
Девчонок счастливых, е-е и е-е и е-е!
— Ну что Вильнюс?! — Выкрикнул я, когда мы закончили с почтальонами. — Есть желание пригласить на медленный танец симпатичную девчонку?!
— Да-а-а! — Ответил зал.
— Не-е-ет! — Заныли Ободзинский с Бураковым.
— Завидуют, что пока они тут с гитарами, всех самых красивых разберут! — Хохотнул я. — Поэтому следующая композиция «Come Vorrei»… Э-э-э «Только ты поймёшь». Премьера песни!
Девчонки из ансамбля «Летува», которые лихо отработали два номера, с грустной тоской разошлись по разным кулисам.
«Вот что делает с людьми, сценический голод, когда ту энергетику, которую получаешь во время выступления, внезапно отрезают, — подумал я. — Кстати, чуть не опростоволосился! Это в том моём будущем итальянские «богатые и бедные» или «Ricchi E Poveri» исполнили лирическую вещь «Come Vorrei». А здесь в этом прошлом «Синие гитары» презентовали «Только ты поймёшь». Между прочим, потом Владимир Кузьмин для своих «Сибирских морозов» бессовестно стырит у итальянцев музыку на целый куплет. Будет ли это в новом будущем? Уже не известно».
После небольшого моего гитарного соло, почти весь зал разбился по парочкам, а Валера неповторимым голосом запел:
Блестит искрой на солнце яркий белый снег.
Ползут минуты, обречённые стоят.
Мечты сбываются, торопят бурный век.
В чём же тогда — я виноват?
И время тайно заметает милый след,
Кружа растерянной неряшливой пургой.
Без поражений не случается побед.
Так почему я не с тобой?
— Я не танцую, — уже в седьмой раз пробубнила очень красивая корреспондентка Года Дилманайте, пробираясь к краю сцены, чтобы рассмотреть поближе, что за парень выводит таким чудесным голосом нежную мелодию.
И только ты меня услышишь и поймешь.
И сердца звук усталый нежный разберешь.
И только ты роднее всех день ото дня,
День ото дня, день ото дня!
И только ты меня услышишь и поймешь…
В правой кулисе, сбоку около сцены, где было гораздо больше места, комсомолка Зарайкина и хореограф «Летувы» Вайнюнене, обняв своих девочек, во все глаза смотрели на волшебного, немного скромного в жизни, певца, который сейчас своим вокальным искусством просто захватил весь зал:
Да я конечно в чём-то тоже виноват.
Я глух, я слеп, и я ценю покой.
И фонари опять печально так горят,
А свет надежды жив лишь тобой!
И только ты меня услышишь и поймешь.
И сердца звук усталый нежный разберешь…
И Евгения второй раз за сегодня испытала непонятный пугающий сильный всплеск чувств. Если первый раз — это было какое-то секундное помутнение, то сейчас слёзы, как непослушные горькие капельки сами собой ползли по щекам. Зарайкина посмотрела краем глаза на литовских девчонок и хореографа, и они тоже беззвучно плакали.