Турецкая романтическая повесть
Шрифт:
— Кому там быть среди ночи? Ведь это поле — не гулянье, не ярмарка.
— Мастан хитер. Уже, наверно, и сторожа поставил.
— Вот упрямый верблюд! Да что это — военный объект, чтобы его охранять?
— Кто его знает! Мастан такая ехидна.
— Ладно, там видно будет.
— Да чего там! Навалимся все сразу и до утра гору своротим, не то что эту стену!
Договорившись, разошлись по домам ужинать, сжигаемые радостным нетерпением, словно дети, ожидающие утра праздничного дня.
Утомленные зноем деревья тихо
— Вы оставайтесь здесь, а я посмотрю, — прошептал Рыжий Осман и на цыпочках, крадучись, побежал вдоль стены.
— Идите сюда, — тихо позвал он. — Никого нет!
Друзья постояли еще немного, прислушались — все тихо — и принялись за дело. Работа шла споро, слышалось только частое постукивание кирок да прерывистое дыхание. Все думали только об одном: поскорее бы проломить эту стену, словно за ней их ждал клад. На небо вышла луна. От падающего в воду щебня тихо всплескивали речные струи. Работали без устали, в состоянии непрерывного возбуждения. Особенно радовался Рыжий Осман. Улыбка растягивала его рот до ушей.
— Видали, братцы?
Когда друзья пустились в обратный путь, вся долина была залита мягким лунным светом. Под их ногами чуть слышно скрипели песчинки.
Возвращались не торопясь, все с тем же ощущением праздника.
На другой день все четверо поднялись рано, разбуженные любопытством. Интересно, что будет делать Мастан? Взбесится, наверное, от злости!.. Однако в деревне узнали об этом только после обеда. Крестьяне разводили руками, удивлялись.
— Кто бы это смог?
— Ты подумай — за одну ночь! С такой работой и силачу не совладать.
— Святого Мастан потревожил. Святые мощи там зарыты.
— Э-э-э! А что я вам говорил? Никто меня тогда не слушал…
Весть о разрушенной стене пулей вонзилась в сердце Мастана.
— Что? — вскочил он. — Разрушена?
— Разрушена, — сокрушенно подтвердил принесший известие батрак.
— Я им покажу!.. Со мной шутки плохи. Я Мастан! Материнское молоко у них носом пойдет!
Задыхаясь, он побежал к реке.
— Собаки! — доносились в деревню его вопли. — Когда я спал… Да я им покажу, мать их!.. Я их проучу, не будь я Мастан!..
Безобразно ругаясь — никто и не знал, что он может так ругаться, — он долго искал хоть какой-нибудь след злоумышленников, разгребал ногой щебень, словно надеялся найти под ним виновника своей беды. Потом оседлал коня и поскакал в касабу, то и дело яростно пришпоривая лошадь, — срывал на ней зло.
Вслед за этим событием потянулась целая цепь других — крестьяне не успевали обсуждать новости. В деревню приехали жандармы, допрашивали тех, кого подозревал Мастан. А у того вся деревня на подозрении: Ахмет, Мехмет, Али, Сулейман, Хасан, Реджеп… Однако допрос не дал никакого
Между тем крестьяне всерьез уверовали, что Мастанову стену разрушил святой, старец Этхем, мощи которого были погребены на берегу речки. По всей деревне ходили рассказы о чудесах, совершенных святым, начиная от смерти председателя муниципалитета, который превратил городское кладбище в парк, и кончая смертью человека, невзначай помочившегося у могилы старца.
— Святой всемогущ! Построй хоть железную стену — он и ее разрушит.
— Беду накличет на свою голову этот Мастан. Где это видано, чтобы рядом с могилой святого стену ставить! Пусть благодарит аллаха, что сам жив остался!
Мастан от таких разговоров приходил в ярость. Он ненавидел всю эту проклятую деревню. И ни единого друга, не только в Караахметли, а во всем Кесикбеле, во всех его сорока деревнях!.. Те, что от его щедрот кормятся, его собственные батраки и работники, в счет не идут. Это все собачьи души: пока кормишь, они не лают. С кем поделиться, облегчить свое сердце?
Затосковал Мастан. Впервые в жизни ощутил он страшную горечь одиночества. К Мусе пойти или к Хафызу Оголтелому? Нет, это тоже друзья его денег. А дай им волю, они бы его живьем съели. Где найти друга, которому можно довериться, который не бросит в беде? Во всем мире нет такого человека. Всегда и везде улыбались люди не ему, а его кошельку. Совсем загрустил Мастан.
Злоумышленников так и не нашли. Мастан ходил сам не свой, чувствуя себя побежденным. Он мог стоять упорно на своем — построить новую стену. Но эти негодяи и ее снесут, ослы упрямые. Ставь десять стен — все десять снесут. Будут знать, что подохнут в тюрьме, — а все же снесут. Этот народец ему известен. Как бодливая коза: раз подняла свои рога — потом с ней не справишься.
Не хотелось Мастану признавать себя побежденным. Как можно допустить, чтобы все вокруг над ним насмехались, а виновники ходили безнаказанными?! Он поставит сторожа у новой стены. Но сколько можно держать его там? День, два, ну, пять дней, а дальше?
Он не выходил из дому; в глазах у каждого, начиная от малых детей, которые еще кирку держать не умеют, до старого дядюшки Вели, чудилась ему усмешка. Да и Муса, дружок двуличный, и Хафыз — все они хороши.
Измученный своим одиночеством, Мастан забрел как-то раз в кофейню. Угрюмо бросил, не поднимая головы:
— Здравствуй, Муса!
— О хозяин! Совсем запропал!
Мастан мрачно молчал.
— Я тебя обидел? Что случилось, хозяин?
— Ничего, — отрезал Мастан.
— Чай приготовить?
— Давай.
— Не заболел ты, хозяин?
— Нет. Так — настроение плохое.
Муса уже ставил перед ним чашку.
— Спасибо.
Муса разочарованно вздохнул и отошел к очагу, Мастан наблюдал за ним краешком глаза, медленно отхлебывая чай. Не посмеивается ли и этот втихомолку? Нет, Муса со спокойным, приветливым лицом занимался своим делом. Мастан и за это был ему благодарен. Решил польстить: