Турецкая романтическая повесть
Шрифт:
Солнце поднялось высоко. На тутовом дереве весело щебетали птицы. Хасан закурил. В последнее время он много стал курить — почти по пачке в день.
Вдали показались фигуры женщин, идущих к источнику за водой. Все здесь бедняки, как и он. Кроме Мастана. Подойди он сейчас к ним и скажи: «Слушайте, я сватаю Мастанову дочь», — вот смеху-то будет! Все, все в деревне безоговорочно признают, что Мастан другим не чета, сортом выше. Да, наверное, выход только один: надо заработать деньги, много-много денег.
И
— Ты зачем меня звал? — подбежала девушка.
— Поговорить с тобой хотел, — начал Хасан нерешительно. — Сказать тебе кое-что надо. Только боюсь, смеяться будешь…
— Говори. Не буду смеяться.
— Знаешь, в тот день, когда я тебя увидел…
Алие покраснела — поняла, о чем пойдет речь.
— Я долго думал, — продолжал Хасан, не поднимая на нее глаз, — все не решался сказать. Вот решился теперь, хочешь — смейся, хочешь — сердись.
— Что же ты хочешь мне сказать?
Хасан оробел. Вдруг она обернет все в шутку?
— Ты из богатой семьи… Выросла в городе…
— Ну…
— А я бедный крестьянин. Да еще должник твоего отца. Наверно, это глупо с моей стороны, но сердцу не прикажешь…
Алие прикусила губу. Она ждала этих слов. Но оказалось, что они несли в себе не только радость. Она должна решать за двоих, и решать сейчас же.
— С тех пор, как увидел тебя в первый раз, все о тебе думаю, — говорил Хасан. — Вчера, когда в повозке ехали вместе, я понял, что творится с моим сердцем…
Он опять запнулся, не зная, чем кончить свою речь. Сказать: «Давай поженимся», — еще засмеется. Лучше просто сказать: «Я тебя люблю».
— Твои глаза день и ночь стоят передо мной, жгут меня, как раскаленные угли.
Алие слушала, не произнося ни слова. Хасан по-своему истолковал ее молчание.
— Знаю: мы друг другу не пара. Твой отец богатый, ты красивая, не то, что я.
— Не надо так говорить, — обеспокоенно сказала девушка.
В страшном возбуждении Хасан привстал с места. Не зная, куда девать руки, сунул их в карман, сжал в кулаки.
— Мне б только видеть тебя. Больше ничего не надо.
— Я… — Девушка остановилась на миг и, поборов смущение, продолжала: — Я поговорю с отцом.
— Не надо! — Хасан даже весь встрепенулся. — Не навлекай беды на наши головы!
И тут же устыдился своих слов: она подумает, что он за себя боится! Он взъерошил волосы, потер лоб.
— Он ведь запрет тебя.
— Пусть! Это не страшно.
Вот какая девушка! Другая бы на ее месте испугалась, а эта
Хасан тихонько потянул ее за руку — к источнику подошли женщины. Повинуясь ему, Алие поднялась. Сделала несколько шагов, и толстый ствол туты заслонил их от всего мира. Хасан робко обнял девушку за плечи, зарылся лицом в ее густые волосы.
— Ты все знаешь… — прошептал он.
Несколько дней Алие не показывалась на улице. Хасан ни разу, даже мельком, не видел ее. Зато Мастан без конца попадался ему на глаза и смотрел на Хасана так, словно готов был сожрать его. Неужто Алие все-таки рассказала отцу? Надо побыстрее вернуть ему долг. Два дня назад Хасан все до последнего зернышка перевез с поля, рассыпал пшеницу на крыше соседнего заброшенного дома, солому сложил в амбаре. Прикинул: зерна получалось двадцать шесть мер. Четыреста — пятьсот лир можно выручить. Сто пятьдесят лир он отдаст Мастану, сто пятьдесят — товарищам. И самому немного останется.
Мастан смотрит на него волком. Верно, замышляет что-то. Но пшеница уже собрана. Что теперь Мастан может ему сделать? Он в любое время продаст свою пшеницу и выплатит долг.
Как-то под вечер сидели в кофейне. Пришел и Мастан. Давненько он тут не показывался. Пришел он с работником, но тот сразу убрался куда-то, потом вернулся, примерно через час, и сел с Мастаном играть в нарды.
Через десять минут дверь с грохотом отворилась, и в кофейню ввалился Дуран.
— Хасан! — он задохнулся. — Твой амбар горит!
Хасан вскочил, все вскочили, а Мастан даже головы не поднял.
Не разбирая дороги, бросился Хасан к амбару. Пламя полыхало вовсю. Прибежавшие раньше соседи до его прихода успели вытащить только один мешок пшеницы. Как выпущенная из лука стрела, Хасан ринулся в огонь. Кто-то загородил ему дорогу.
— С ума ты сошел! Пусть уж лучше пшеница сгорит.
Хасан вырывался, бился руками и ногами. Подоспел еще народ, схватили его за руки, держали крепко. В бессильном отчаянии смотрел он, как у него на глазах горит его добро. Сейчас затрещат балки, рухнет кровля. Это не амбар горел — горела его последняя надежда, самая последняя…
Неспроста так упорно сидел Мастан в кофейне у всех на виду. Это он все подстроил! Испугать Хасана хочет, выжить его из деревни. Вот, значит, в чем дело!.. Хасан усмехнулся. Этот лихоимец, богач, гроза всего Кесикбеля, боится его, бедняка с тридцатью дёнюмами земли! Хасан повернулся и зашагал прочь. На него смотрели с удивлением. Только что рвался в огонь, как безумный, а теперь — словно и не его амбар горит. Не обернулся даже тогда, когда с треском рухнули стропила.
Словно другой человек родился в нем — спокойный, решительный, бесстрашный. Мерным шагом вошел он в кофейню.