Тузы за границей
Шрифт:
В углу Хирам вел деловой разговор, по-французски разумеется, с cordon bleu [91] отеля, который был ниже его ростом, но ничуть не уступал ему в дородности. Шеф-повар «Кемпински» то и дело всплескивал коротенькими ручками, что делало его похожим на толстого птенца, который учится летать.
Кристалис в полном одиночестве расположилась за барной стойкой. Здесь, в Германии, джокеров не жаловали и прозрачной красотки вежливо избегали, вместо того чтобы поднимать вокруг нее шумиху.
91
Здесь:
Она поймала взгляд журналистки и подмигнула. В слабом свете Сара поняла это лишь по тому, как накрашенные ресницы Кристалис мелькнули по обнаженному глазному яблоку. Она улыбнулась. Их профессиональное сотрудничество, время от времени переходившее в соперничество в обмене информацией, которое было главной игрой в Джокертауне, за время этой поездки переросло в дружбу. С Деброй-Джо у Сары было куда как больше общего, чем с якобы равными ей по положению, которые окружали ее.
Кристалис показывала себя Европе с иной стороны, нежели стране, которая, как она делала вид, была ей неродной. Временами Сара в глубине души завидовала ей. Люди смотрели на Кристалис и видели женщину-джокера, экзотическую, соблазнительную и гротескную, но не ее сущность.
– Не меня ищете?
Сара вздрогнула и обернулась. В конце стойки, едва ли в пяти футах от нее, сидел Джек Браун.
– Я ухожу. – Она хлопнула по компьютеру чуть сильнее, чем требовалось, так что у нее заболели пальцы. – На главпочтамт, отправлю свою последнюю статью по модему. Это единственное место, где можно установить трансатлантическую связь без опасения, что все твои данные перепутаются.
– Удивлен, что вы не болтаетесь где-нибудь без дела вместе с Грегом, – заметил он, искоса поглядывая на нее из-под кустистых бровей.
Сара почувствовала, что заливается краской.
– Присутствие сенатора Хартманна на банкете, возможно, очень заинтересовало бы моих коллег из глянцевых журналов. Но эту новость вряд ли можно назвать серьезной. А ваше мнение, мистер Браун?
После полудня у их делегации ничего не было запланировано. Серьезных новостей здесь почти не было, во всяком случае того рода, что заинтересовали бы читателей. Власти Западной Германии любезно заверили приезжих в отсутствии проблемы дикой карты в их стране и воспользовались турне как фишкой в той игре, которую они вели со своим сиамским близнецом с Востока – взять для примера хоть эту нудную церемонию под дождем у Стены сегодня утром. Конечно, они были правы: даже в процентном отношении число немецких жертв дикой карты было ничтожным. Самую жалкую и неприглядную пару тысяч из них попрятали от глаз подальше по государственным приютам и клиникам. Как бы немцы ни насмехались над американцами за их обращение с джокерами в шестидесятые и семидесятые, своих собственных они стеснялись.
– Думаю, это зависит от того, о чем говорят на банкете. Что у вас на повестке дня после похода на почту?
Он смотрел на нее с ухмылкой главного обольстителя из какого-нибудь низкопробного фильма. Золотистые отблески играли на плоскостях и гранях его лица. Сара досадливо прищурилась. Или он и в самом деле пытается подбивать к ней клинья, или просто дразнит. Ни то ни другое ее не радовало.
– У меня много работы. И потом, мне не помешало бы передохнуть. Кое-кому из нас пришлось в турне поработать.
«Это
Большая рука Брауна легла на ее локоть. Она ахнула и стремительно обернулась к нему, рассерженная и готовая впасть в панику. Что она может сделать человеку, которому под силу поднять автобус? Отстраненный наблюдатель в ее душе, ее внутренний журналист, с иронией отметил, что не кто иной, как Грег, которого она когда-то возненавидела, причем со всей страстью, стал первым за многие годы мужчиной, чье прикосновение не было ей противно…
Но Джек Браун, нахмурясь, смотрел мимо нее в вестибюль отеля. Он начал заполняться крепкими и решительными молодыми мужчинами в костюмах. Один из них вошел в бар, пристально посмотрел на Брауна, сверился с листком бумаги, который держал в руке.
– Герр Браун?
– Да, это я. Чем могу служить?
– Я из берлинской Landespolizei [92] . К сожалению, я вынужден просить вас не выходить за пределы отеля.
Браун выпятил челюсть.
– С чего бы это?
92
Landespolizei (нем.) – полиция федеральной земли.
– Сенатор Хартманн похищен.
Эллен Хартманн осторожно, словно стеклянную, прикрыла дверь и повернулась к ней спиной. Цветущие виноградные лозы на ковре, казалось, обвивались вокруг ее щиколоток, когда она прошла по комнате и присела на кровать.
Ее глаза были сухи. Их щипало, но они были сухи. Она еле заметно улыбнулась. Ей нелегко было дать выход своим чувствам. Она так давно привыкла сдерживаться перед камерами. И Грег…
«Я знаю, что он собой представляет. Но он – все, что у меня есть».
Она взяла с прикроватного столика носовой платок и принялась методично рвать его на кусочки.
– Добро пожаловать в cтрану живых, сенатор. По крайней мере, на время.
Сознание медленно вернулось к Хартманну. Во рту стоял металлический привкус, в ушах звенело. Правое плечо саднило, как от солнечного ожога. Кто-то мурлыкал знакомый мотивчик. Бубнило радио.
Глаза увидели темноту. Его кольнул привычный страх слепоты, потом что-то прижалось к глазным яблокам, сзади появилось тянущее ощущение, и он догадался, что на глазах у него повязка, для верности замотанная липкой лентой. Запястья у него были связаны за спинкой деревянного стула.
После осознания, что он пленник, самым тяжелым открытием стали запахи: пот, жир, плесень, пыль, влажная ткань, незнакомые специи, застарелая моча и свежая оружейная смазка.
Он разложил все эти впечатления по полочкам, прежде чем позволить себе узнать этот скрипучий голос.
– Том Миллер, – произнес он. – Жаль, не могу сказать, что рад нашей встрече.
– О да, сенатор. Зато я могу. – Злорадство Гимли обдавало его, как и зловонное дыхание – зубная паста и лосьон для рта принадлежали миру натуралов. – Я мог бы еще добавить, что вы не представляете, как долго я дожидался этого момента, но вы, разумеется, представляете. Кому, как не вам, это знать.