Тузы за границей
Шрифт:
Ее улыбка ясно свидетельствовала об обратном. Но Маки прижался к боку старшего товарища и позволил ему утешать себя. Молния прокашлялся, и Ульрих опустил автомат.
Хартманн перевел дух. Взрыва не произошло. Пока.
– Он неплохой мальчик, – сказал Вольф, обняв Маки еще раз и отпустив его. – Сын американского дезертира и гамбургской шлюхи – еще одна жертва вашего империалистического вторжения в Юго-Восточную Азию, сенатор.
– Мой отец был генералом! – выкрикнул Маки по-английски.
– Конечно, Маки, как скажешь. Мальчишка
– И он та-а кой ценный кадр, – протянула Аннеке, поведя глазами на Ульриха, который тоже расхохотался.
Маки взглянул на них, потом быстро отвел глаза.
«Ты победил», – сказал Кукольник.
«Что?»
«Ты прав. Моя власть не беспредельна. А он слишком непредсказуем, слишком… ужасен».
Грег едва не рассмеялся вслух. Чего-чего он и ожидал от силы, обитавшей внутри него, но только не смирения.
«Большая потеря; из него вышла бы отличная марионетка. А его эмоции, столь яростные, столь восхитительные, – просто наркотик. Но смертельный наркотик».
«Значит, ты сдаешься».
Его затопило облегчение.
«Нет. Просто мальчишка должен умереть…»
«Ладно. Я все продумал».
Саван колыхался над Муравьедом, как заботливая мумия, обтирал ему лоб куском своей собственной повязки, которую намочил в воде из одной из пятилитровых пластиковых канистр, сваленных в спальне. Он качал головой и что-то бормотал себе под нос.
Аннеке с горящими злорадством глазами подступила к нему.
– Что, думаешь о денежках, которые уплыли у тебя из рук, товарищ?
– Пролилась кровь джокера – в который раз, – ровным тоном ответил ей Саван. – Не хотелось бы, чтобы все это было зря.
Аннеке неспешно двинулась к Ульриху.
– Жаль, ты не видел этого, милый. Они были готовы продать этот американский Schweinefleisch [102] за полный чемодан долларов. – Она поджала губы. – По-моему, они так разохотились, что совсем позабыли о борце за свободу палестинского народа, которого мы поклялись освободить. Они продали бы нас всех с потрохами.
– Заткнись, тварь! – рявкнул Гимли и бросился на нее.
Царапнув хитиновым панцирем по полу, Скребок заслонил своего приятеля от вскинувшихся пистолетов, раскинув ороговевшие руки.
102
Здесь: боров (нем.).
Щелчок – и все застыли, как в стоп-кадре. Молния стоял, держа пред лицом голую руку с расставленными, как будто
– Если мы начнем грызться друг с другом, – сказал он спокойно, – это будет только на пользу нашим врагам.
Один только Кукольник знал, что это спокойствие – обман.
Молния неторопливо натянул перчатку обратно.
– Нас предали. Чего еще можно ожидать от капиталистической системы, которой мы противостоим? – Он улыбнулся. – Давайте укрепим нашу решимость. Если мы будем держаться вместе, то сможем заставить их отплатить за вероломство.
Потенциальные противники отступили друг от друга.
Хартманну было страшно.
Кукольник ликовал.
Где-то в соседнем квартале из радиоприемника лилась пронзительная восточная мелодия. Маленькая комнатка превратилась в настоящие тропики от пышущего жаром радиатора, который ловкий товарищ Вильфрид раскочегарил, несмотря на вопиющую ветхость как самого дома, так и электропроводки, от сырости, исходящей от тел, скученных в крошечном помещении в состоянии стресса. Ульрих задернул дешевенькие занавески и отвернулся от окна.
– Боже, ну здесь и вонища! Что эти чертовы турки делают? Ссут в подворотнях?
На грязном матрасе у стены Муравьед захныкал и подтянул ноги к раненому животу. Гимли подошел к нему, пощупал голову. Его маленькое уродливое личико озабоченно нахмурилось.
– Дело дрянь, – сказал карлик.
– Может, отвезти его в больницу? – предложил Скребок.
Ульрих выпятил квадратный подбородок и покачал головой.
– Никаких больниц.
Саван встал на колени рядом с Гимли. Взял руку Муравьеда, потрогал низкий мохнатый лоб.
– У него жар.
– Откуда ты знаешь? – спросил Вильфрид с озабоченным выражением на широком лице. – Может, у него вообще температура тела выше, чем у нормальных людей, как у собак, например.
С быстротой телепорта Гимли очутился на другом конце комнаты. Одним пинком он сшиб немца с ног и, оседлав его грудь, принялся дубасить по лицу. Саван и Скребок поспешили оттащить своего приятеля в сторону.
Вильфрид спрятал лицо в ладонях.
– Эй, эй, что я такого сделал?
Казалось, он едва не плачет.
– Ах ты, придурок, – заорал Гимли, размахивая кулаками. – Ты ничем не лучше всех этих поганых натуралов! Все вы одинаковые!
– Товарищи, прошу вас… – начал Молния.
Но Гимли не слушал. Его лицо приняло цвет сырого мяса. Он повел плечами, разбросав своих соратников в разные стороны, и двинулся к Муравьеду.
Кукольнику ужасно не хотелось отпускать Гимли вот так, безнаказанно. В один прекрасный день ему придется убить мерзавца. Но инстинкт самосохранения затмил даже жажду мести. Сейчас для Кукольника превыше всего было снизить шансы на неблагоприятный исход для себя.