Твари, в воде живущие (сборник)
Шрифт:
Леша улыбнулся — именно так, как не получилось у него в субботу на глазах у жены. Ну, с женой и тещей разговор еще будет…
Выждав для гарантии несколько минут, он направился к пруду неторопливой и уверенной походкой человека, хорошо сделавшего главное и трудное дело…
…Он не ошибся — ничего живого действительно в пруду не осталось, а что осталось — в мучениях издыхало. Но главного Леша никак не ожидал — пруда как такового тоже не было.
Воронка — без воды. Крутые склоны покрыты липкой грязью. Там бьются умирающие, с разъеденной чешуей и выжженными глазами рыбы (надо же, водились ведь и вполне крупные!) — разбрасывают в стороны брызги ила и воды, ставшей внезапно такой
Это куда же я прожег… — оторопело подумал Леша, затрудняясь определить, что же именно он прожег. И тут пришел звук, пришел оттуда, снизу, из глубин дыры — звук напоминал шкворчание масла на раскаленной сковородке… Если вылить цистерну масла на сковороду с футбольное поле размером.
Бежать!!! — команда мозга не успевает дойти до мышц, все происходит слишком быстро.
В верхней, кое-как освещенной дневным светом части шахты возникает бурлящая, пузырящаяся масса. Не вода, воды в этой жиже мало — слизистое, неоднородное месиво. Кажется — там мелькают в безумном танце и извивающиеся куски чего-то еще живого, и только что ставшего мертвым, и бывшего мертвым всегда — а может, это только кажется. Рассматривать некогда — чудовищная пушка выплевывает чудовищный заряд. Кошмарный гейзер взлетает над воронкой и тут же падает. Горячая, обжигающая слизь летит во все стороны.
Возвращаются назад не только улыбки. Заряды кислоты — тоже.
…Наверное, он рефлекторно успел прикрыть лицо ладонями… или очки спасли глаза… — и Леша продолжал видеть, несмотря на дикое жжение на лице и руках, залитых кипящей грязью. Инстинктивно рванулся туда, где виделось спасение — к бочке, к старой железной бочке с дождевой водой — скорей окунуться, скорей смыть проклятую гадость, разъедающую одежду и кожу…
До бочки десяток шагов, не больше, но ему казалось, что бежит целую вечность — земля то уходила вниз, то резко бросалась навстречу. Ноги подкашивались, как после непомерной дозы спиртного. Он рухнул на четвереньки, продолжая попытки доползти, добраться, ничего не получалось и тут сошедшая с ума земля нечаянно помогла — вздыбилась, опрокинула бочку навстречу.
Он жадно нырнул в хлынувший благодатный поток, на секунду позабыв обо всем, что творилось вокруг — смывал ядовитую слизь и срывал расползающуюся под руками одежду, спасительная река иссякала, он зачерпывал уже с земли жидкую грязь, втирая ее в горящее огнем лицо — но это была целительная грязь, спасающая, умеряющая невыносимое жжение…
Когда он наконец смог взглянуть вокруг? — кто знает, секунды не исчезли, просто потеряли всякое значение… — но кипевшее буйство неведомых сил все еще продолжалось… Сначала в глаза бросились последствия землетрясения (землетрясения? — да черт его знает, он никогда не попадал в землетрясения, но ничего иного на ум не приходило, да и некогда ломать голову).
Вставшая дыбом земля, столь удачно опрокинувшая бочку, так и осталась вздыбленной — в виде вала, покрытого глубокими трещинами и разрывами дерна, широкого и невысокого вала — больше всего увиденное напоминало след исполинского, со слона размером, крота, проползшего у самой поверхности.
Вал проходил как раз под старым домом — точнее под тем немногим, что осталось теперь от него и от сарая — лишь на отшибе, чуть в стороне, как гнусная издевка стояла совершенно целая дощатая уборная… Плодовые деревья, по корням которых прошел вал, наклонились в разные стороны, два огромных старых тополя у дороги просто рухнули; асфальт проезжей части вспух неровными, словно обгрызенными, плитами… Там же, у выкорчеванной колонки, бил из разорванной трубы
Туда, туда! — жжение вернулось, лицо припекало. Он поднялся на ноги, подземные толчки не исчезли, но ослабли, он приноравливался к ним, как моряк к качающейся палубе корабля… Поднялся и увидел — вспучивший землю вал не закончился ни на его участке, ни на порушенной дороге — уходил, слегка загибаясь, в поле; зацепил наискось участки новой застройки (там что-то горело-дымило и доносились приглушенные расстоянием крики).
Но, самое главное, — вал продолжал расти!
Крот-гигант продолжал работу со скоростью быстро бегущего человека. Леша, позабыв про стремление к роднику, завороженно следил, как вспухает, вздыбливается заросшее люцерной поле, как вал приближается к бетонным опорам шестикиловаттной линии — готово, одна накренилась, зависла на вытянувшихся струной проводах (“голова” вала проползла дальше) — и рухнула — треск, синие молнии бьют в землю, и она, земля, набухает уже не в длину — неподвижным, растущим лишь в ширину и в высоту исполинским холмом-нарывом…
И тут тряхнуло по-настоящему, тряхнуло так, что все предыдущее показалось легкой разминкой и прелюдией: земля встала вертикально, зеленой, топорщащейся кустами и деревьями стеной — и тут же рухнула обратно, презирая все законы гравитации — рухнула, чтобы сейчас же вздыбиться снова.
Трещины распахивались хищными ртами. Схлопывались обратно — со всем, что в них провалилось…
Воздух выл.
Он просто отключился на какое-то время — защитная реакция организма, не предназначенного эволюцией для таких свистоплясок — а когда снова включился, все закончилось — и стало совсем иным.
…Леша лежал на дне котловины — круглого большого провала в земле, диаметром, пожалуй, около километра — трудно точно определить, где заканчивается все более пологий склон и начинается первозданное ровное поле. Дом, вернее остатки Лешиного дома, оказались почти в самом центре котловины, где землю больше всего истерзали разломы и трещины. И из этих трещин начала сочиться вода, с каждым мигом усиливая напор. Она тут же смывала слизь и мусор, мешалась с вывернутой темной землей, превращаясь в мутную жидкость, почти в жидкую грязь — но он видел, что изначально это самая обычная вода, прозрачная и чистая…
Все действительно кончилось, понял Леша. Того, кто сидел в пруду (да нет, конечно под прудом!) — больше нет.
Сдох, сдох, сдох!!!! Или навсегда сбежал…
Бог знает, кем или чем было это и зачем проковыряло щелку-глазок в стене между мирами… Да и черт с ним, пропади оно пропадом…
От таких размышлений — одновременно он зачерпывал сочащуюся под ногами муть и обливал не перестающие припекать лицо и тело — от этого простого и приятного занятия Лешу оторвала мысль, что скоро он окажется на дне красивого круглого озера глубиной метров двадцать-тридцать. А для заплывов на длинные дистанции сил совсем не осталось…
Леша поспешил наверх, не глядя по сторонам и не слишком выбирая дороги — и тут же застрял в месиве из упавших стволов, веток и листьев, месиве, бывшем совсем недавно так понравившейся ему осиново-березовой рощицей. Пришлось обходить, вода догоняла, заливала ноги, он уже не видел, куда ступает, пару раз провалился, наступил на что-то острое — и, наконец, рухнул на траву, оставив между собой и наступающей водой изрядное расстояние.
…Всю котловину новообразовавшийся водоем не заполнил — примерно треть, никак не более. Переставшая прибывать вода образовала круговое течение, быстро затихавшее. По поверхности озера радостным хороводом кружили всплывшие остатки Лешиного дома, построек и мебели… Извлечение “четверки” без мобилизации водолазной техники было делом мало реальным. На пороге своего дома — покривившегося, перекошенного, но устоявшего — стоял дед Серега и, судя по жестам, отчаянно матерился. Откуда-то доносились звуки сирены.