Твёрдость по Бринеллю
Шрифт:
— Может, вернется еще? — матери все не верилось.
Галина медленно покачала головой.
— Придет, еще раз придет, вот увидишь, — пророчил ей отец.
Галя отвернулась к окну.
— Что, рожать будешь? Рожай, двоих воспитаем, — сказала самое главное мать.
— Не нагуляла ведь, от мужа, — подтвердил и отец.
Галина слушала их, тупо уставившись за окно. "Только от мужа… Милые вы мои, конечно, я буду рожать. Конечно же, от мужа."
Неделю Галина не звонила Жупикову — было противно разговаривать с ним, унижаться. Но через неделю решилась — знала, что сам никогда
— Что скажешь?
— А что сказать?
— Что, нечего сказать?
— Ты же сама просила пожить здесь недельку. Вот я и живу, — голос Жупикова наглый, насмешливый.
— Приди, поговорить надо.
— Ладно, — снизошел он. И тут же подумал о своих нервах: — Только чтоб Аленки не было.
"Гад!"
Когда он пришел, чтобы, как Галина просила, "поговорить", она его не узнала: совершенно чужой, холодный, непробиваемо-наглый взгляд — дескать, хоть и пришел, но нипочем не возьмешь; в глазах — пустота, в душе — лед.
Галина от волнения опустилась на груду постельного белья, приготовленного для прачечной. Спросила напрямую:
— Что, решил не возвращаться?
— Да, буду жить свободной жизнью.
— Какой это?
— Девочек любить, гулять, может, третий раз женюсь.
— Кому ты будешь нужен, алиментщик!
— Зато вывеска есть, — Лева махнул ладонью перед лицом. (Чего он ей не мог простить?) — Ничего вывеска-то, а?
Галина признала, что "вывеска" у него, действительно, "ничего".
— Так ты же к жене вернулся, ее-то куда денешь?
— Ну и что: от жен не гуляют, что ли?
— А кто тебе мешает гулять здесь? — неожиданно для себя брякнула Галина и, ужаснувшись, как низко она пала, пытаясь удержать безвозвратно ускользающего мужа-летуна, потупила глаза. Зачем? Ясно ведь было, что не вернется. К кому угодно — только не к ней… Она взглянула на мужа. Взгляд Левы был все так же непробиваем, отстранен, холоден — как будто по голубой ледышке вставлено вместо радужек. "Все бесполезно… К чему это? — начала отступать Галина. — Ведь и без слов все ясно — унизилась только…" — корила она себя. Но разговор был не окончен.
— Как быть с Аленкой? — потянула она за последнюю остававшуюся ниточку. — Ведь ты ее приучил к себе, как ты ее сейчас бросишь? Ты о ней-то подумал?
— Сама во всем виновата.
Все. Ниточка лопнула.
Галя представила мысленно, усмехнулась: "Поди, сейчас женой своей наслаждается, как же — отвык ведь от нее, все в новинку…"
Что ж, дальнейший разговор был бесполезен. Галина поднялась — пора было идти в садик за Аленкой. На прощание Жупиков, как бы вспомнив о чем-то, сказал:
— Дам тебе один совет: все-таки сделай аборт.
Сотрудники Галины очень скоро узнали, что муж снова ушел от нее, но о другой новости догадались не враз: Галина никому не проболталась, что беременна. На два месяца она уезжала в отпуск — вывозила Аленку к морю: когда теперь еще придется свозить ее; а когда вернулась — все уже было ясно, и до отпуска по родам оставалось — рукой подать.
За два месяца до родов к ней снова — теперь уже по собственному почину — пришел Жупиков: удостовериться, действительно ли баба сошла с ума и собирается рожать. Галя встретила его без всякого интереса и какого-либо волнения: другие мысли сейчас
— Как поживаешь?
— Гуляю, — похвастался Жупиков. — Сейчас у меня все молоденькие девочки, двадцатилетние, — рассказывал он, глядя на ее живот. — В колхозе, на картошке, тоже девочка была: кажется, готовится матерью стать.
Галина, глядя как бы со стороны на происходящее, отметила: "Вот ведь как может, запросто… Доволен — кажется, его мой живот забавляет…" — но в душе ничто не колыхнулось: не было ни злости, ни удивления.
— А ты, значит, рожать собралась… Ну-ну, родители помогут воспитать.
— Аленка все спрашивает, почему папа с нами не живет. Почему не пришел к ней на день рождения — обещал ведь?
— У меня тогда траур был — Джон Леннон умер.
"А-а, — опять не удивилась Галина, — конечно, Леннон дороже… Куда проще музыку слушать, чем о детях своих помнить… До смерти, видно, собрался в мальчиках-колокольчиках бегать. А впрочем, и ладно: ты свою миссию выполнил. Главное — у меня будет ребенок: родной братик или сестричка Аленки. А больше ничего и не было, ничего и не надо. Спасибо, Жупиков."
Посмеиваясь, он ушел — и исчез из ее жизни.
В декабре у нее родился мальчик — и такой смешной, ни на кого не похожий! Галина с новым, не знакомым ранее чувством — с гордостью — думала о том, что и в ее семье появился мужчина — защитник! — а уж как они с Аленкой будут его любить, будущую надежду и опору!
В положенный срок их выписали из больницы. Молодая мама, спешно одеваясь в приемнике, зорко поглядывала на красненькое скрюченное тельце малыша, которого одевали тут же. Наконец она вышла в фойе родильного дома с маленьким свертком на руках. Навстречу кинулась мать с цветами и — кто еще? — отец, конечно же он: подошел — слезы стоят в глазах, принял ребенка, по-мужски поцеловал ее, и, все вместе, они полетели на улицу, где Галина, после долгого пребывания в больнице, чуть не ослепла от яркого света и белого снега.
Когда она проморгалась, то возле машины, ожидавшей их, увидела мужскую фигуру, слишком мешковатую для Жупикова. Поколачивая от холода ботинком о ботинок и в великом смущении потирая пальцем нос, поджидал их на морозе Толик.
Часть 2. Синяя рубашка
Прошло три года с того момента, как число детей у Галины удвоилось. А вот папу они себе так и не нашли. С Толиком у Галины ничего не получилось, да и не могло получиться, хотя трудно, ох как трудно оказалось растить одной двоих детей. Она и помыслить не могла, что так трудно ей придется, когда собралась рожать Илью. Мать Галины дневала и ночевала у нее, похудела, извелась вся, переживая за дочь. Если б не ее помощь, то Галина за себя и на два месяца не поручилась бы, познав все трудности на деле: она и ничего не успевала, и морально оказалась не готова к такой жизни. А Толик к ней похаживал по-дружески и однажды, осмелев, тяпнув предварительно для храбрости, посватался: решил, видно, что с двумя детьми Галина посговорчивее будет. Да не на ту напал. Расхрабрившись, прикинув все наперед и нарисовав себе радужную картину, причин для отказа не видя никаких, он и отказа-то ее, выраженного в вольной форме, не понял: ее снисходительный вопрос, как надоевшему ребенку: "Ну что мне с тобой делать?" — от волнения принял за согласие.