Твои фотографии
Шрифт:
— Ах, так вот как они связаны.
— С Дженнингсом? Он вроде их ученик и настолько их обожает, что даже позволил папочке Обри себя трахнуть.
— Ты шутишь.
— Ну, это всего лишь слухи, но я им верю. И он писал восторженные рецензии на все сборники мамы Обри.
— А как получилось, что у Обри нет никаких творческих наклонностей?
— В свое время он опубликовал два сборника стихов.
— Правда? — удивился Мартин.
— Да, через год после окончания университета. Говорит только так мог развязать свои запутанные отношения с родителями. А потом, покончив с этим, решил, что на самом деле хочет работать в сфере финансов.
— Ясно. Почему
— Просто ты всегда слишком рано уходишь домой. Такие, как Обри, начинают приоткрывать свою личную жизнь не раньше пяти утра.
— Хорошо, завтра останусь подольше.
— Ладно, увидимся.
Она повесила трубку. Мартин все еще злился на себя за то, что так напрягся из-за приглашения к Обри, особенно в присутствии Дженнингса. Да, он потерял лицо, позволил себе так разнервничаться, вообразив, что его обошли приглашением, надо было вести себя хладнокровнее. Сколько можно думать, что все вокруг делается исключительно с целью унизить его! Это журнал сделал его таким, почему же ему не хватает духа быть выше всего этого? Для человека, его статуса, определенная социальная паранойя неизбежна, но в последнее время она стала принимать серьезные формы. Выход конечно есть — бросить все и уйти, но это означало бы поставить крест на своей карьере, а к этому он был еще не готов.
Он снова снял трубку и позвонил Клаудии. Ее еще не было дома, и он оставил ей сообщение, что придет домой пораньше.
Вознаграждение
Элисон стояла посреди гостиной, глядя на распростертые тела Эдриана и Сьюзан. Сегодня они обкурились так, что даже не могли сидеть, но и при этом было заметно, что оба обрадовались.
— Это же здорово, Эл. Как ты думаешь, что она имела в виду?
— Не знаю. Она специально темнит. У Мэнди репутация Макиавелли в юбке. Она понимала, что я не стану уточнять, какое конкретно вознаграждение имеется в виду, а потом, когда я заложу Мартина, выяснится, что меня премировали увеличением рабочего дня.
— Значит, она не сказала, что тебе поднимут зарплату? — не отставал Эдриан. При этом он, похоже, собирался с силами, чтобы сесть.
— Нет, только намекала. Сначала сказала, что меня ждет щедрое вознаграждение, а потом начала намекать, что мне дадут место получше.
— Но на лучшем месте тебе, несомненно, должны больше платить.
— Наверное.
— Я надеюсь, ты согласилась, Эл? — спросила Сьюзан. — Ты ведь не сдрейфишь и не выложишь все своему шефу?
— Не знаю. Дело тут не в том, сдрейфлю я или нет, мне кажется, я поступаю недостойно. А что, если Мартин получит какую-нибудь замечательную работу и возьмет меня с собой?
— Точно, — сказал Эдриан, приходя в вертикальное положение, — давай мыслить логически.
— Давай.
— Ты доверяешь своему шефу?
Элисон задумалась. Никогда прежде она не пыталась оценить Мартина трезво и беспристрастно. Она знала, что он полностью надежен на работе и абсолютно ненадежен во всем остальном, но можно ли ему доверять лично — тут у нее были сомнения. Особенно, если речь шла о том, сможет ли Мартин по-взрослому воспринять тот факт, что ей стало известно о его увольнении. Ведь если он просто-напросто придет в бешенство, какой смысл ему об этом сообщать? И нужно знать наверняка, отнесется ли он с пониманием к тому, что она хочет соблюсти собственные интересы. Ведь на самом деле она пытается усидеть на двух стульях, так что если Мартин неадекватно отреагирует на потерю работы, то и это может ей припомнить.
— Да, — сказала она, подумав, —
— Хорошо. А как ты думаешь, ему могут предложить хорошее место, когда он уйдет из журнала?
— Могут.
— Отлично. А как тебе кажется, если ты доложишь ему о своей встрече с Мэнди, он сможет об этом не разболтать?
— В каком смысле?
— Он расскажет Мэнди, кто сообщил ему о том, что он вылетит с работы?
— Думаю, нет.
— Ну, тогда все просто. Расскажи ему. И тогда, если ему предложат хорошую работу, ты сможешь уйти вместе с ним, а если нет, сможешь остаться в «Форс», на новом интересном месте.
Элисон кивнула. Эдриан прав. Завтра она обо всем расскажет Мартину.
ЧЕТВЕРГ
Пристрели гонца
Мартин прошел мимо Элисон и сел за свой стол. Зазвонил телефон. Во время рабочего дня Мартину звонили так часто, что в большинстве случаев он просто не поднимал трубку, думая, что ему опять звонят из редакции очередного злободневного ток-шоу или какой-нибудь газетенки для продвинутой публики, чтобы узнать его мнение по поводу очередной ерунды. Но все же были люди, с которыми ему хотелось поговорить, поэтому, дабы отсечь ненужные звонки, он сообщал некоторым заранее, в какое время будет брать трубку. На этой недели он принимал звонки между десятью и одиннадцатью. Сейчас было десять минут одиннадцатого, поэтому он поднял трубку.
— Мартин Пауэл слушает, — сказал он.
— Привет, Мартин, это Ник Дженнингс.
Черт.
— Привет, Ник, классно вчера пообедали.
— Да. Слушай, так ужасно, что именно мне приходится это делать, но я должен тебе кое о чем сообщить.
— Давай.
— Я собирался сказать вчера, но так и не подвернулся удачный момент, а потом мы встретили Обри…
— И?
— И я подумал, что мог бы рассказать тебе сегодня на ужине, но боюсь быть, будет уже слишком поздно.
— В чем дело, Ник?
— Ну, до меня тут дошел слух, может, ты и сам уже знаешь, в общем, сорока на хвосте принесла… не хотелось бы раскрывать свои источники информации… короче, ходит слух, что тебя собираются уволить.
— Что?!
— Прости, Мартин, пожалуйста, не стреляй в гонца с плохими вестями, но… просто я решил, что ты должен знать.
Мартин молчал.
— Ты расстроен. Не переживай, я уверен, ты найдешь выход из положения. Ну, значит, увидимся вечером?
Просто фиговый редактор
Элисон вошла в кабинет Мартина. Он держал в руке телефонную трубку, но вроде бы ни с кем не разговаривал и не собирался никому звонить. Она подождала, пока он ее заметит, и улыбнулась.
— Да?
— Я должна вам кое-что рассказать.
— Я уже знаю. Дженнингс мне только что сообщил.
— Мартин, мне очень жаль, должно быть, ужасно было услышать это от него.
— Да ничего.
Он положил трубку и остался сидеть за столом без движения. Элисон понимала, что нужно выйти и оставить его одного, но вместо этого уселась напротив. Обычно она старалась не думать о своем начальнике как об отце родном, но сейчас ей показалось, что Мартин ведет себя точно так же, как ее отец, когда ему сообщают плохие новости. Тот впадает в такое же молчаливое замешательство, граничащее с брезгливостью, в котором, однако, читается, что он считает себя несправедливо обиженным за все хорошее, что сделал. Наконец он снова посмотрел на нее.