Твои ровесники
Шрифт:
— Марина. Марина Хромченко.
— А я Ковшов Степан Сергеевич… Ты ведь не будешь в обиде? Все твои подруги сначала походят в ученицах. Так? И ты тоже вроде ученицы, только получать будешь на двадцатку больше.
— Ну как? — спросил начальник отдела кадров и добавил: — Только учтите, в тот цех, куда другие ваши пошли, я направить не смогу — там уже всё.
Марина чуть помедлила с ответом. Если не со всеми, то какая разница куда? Можно и в снабжение. Вот только неудобно как-то разнорабочей. Скажут, среднюю школу кончила,
А если не понравится? Что ж, перейти в цеха никогда не поздно.
— Хорошо, попробую…
Так попала Марина в отдел снабжения.
Вначале ее усадили за бумаги. Их было множество: лимитки, наряды, накладные… Они лежали в разных папках, и их надо было рассортировать, разложить по числам, подшить.
Ковшов не случайно говорил «мой отдел», «мои работники», — это Марина поняла сразу. Начальник он был крутой. Без его ведома не отдавалось ни одно распоряжение, даже самое незначительное; самая ерундовая бумажка не выходила отсюда без его подписи.
В один из дней Ковшов пришел в отдел раздраженный, злой. В общей комнате все притихли. Вскоре из его кабинета раздался крик:
— Сысоев, ко мне! Петрова, ко мне!
Старичок бухгалтер моментально выскочил из-за стола и со всех ног бросился к начальнику. За ним, зябко кутаясь в шаль, заторопилась товаровед — пожилая костлявая женщина с бледным лицом и поджатыми губами.
Молодой экспедитор, которого в конторе все называли «Сусик» — это странное имя произошло от маленьких едва заметных светлых усиков, за которыми он тщательно ухаживал, — прищурив глаз и кивнув в сторону кабинета, прошептал Марине:
— Сейчас он даст им разгону.
Разгон в представлении Марины был чем-то вроде чтения нотации. Очень неприятная вещь — стоять перед начальником и слушать, как он тебя отчитывает. Но то, что Марина услышала из-за неплотно прикрытой двери, не походило ни на какие нотации. Хоть затыкай уши и выбегай вон!
— Безобразие! — возмущалась Марина. — Как они ему разрешают?
Сусик ухмылялся.
— Попробуй не разреши. А мы поглядим, как у тебя получится.
И он подмигнул остальным работникам: смотрите, мол, какая храбрая выискалась!
В тот раз Марина промолчала, хотя это стоило больших усилий — в ней все кипело от возмущения. Но когда Степан Сергеевич устроил тут же, в общей комнате, новый разнос старику бухгалтеру, топая на него ногами и крича: «Лодырь! Паразит!» — Марина не выдержала.
— Какое вы имеете право оскорблять человека? — негромко сказала она.
Стало тихо-тихо, все затаили дыхание. Степан Сергеевич резко повернулся, подошел к ее столу, положил на него сжатые кулаки и процедил сквозь зубы:
— Человек имеет только один рот и целых два уха.
— Мне ясно! — сказала Марина. — А вам?
Ковшов бросил на нее яростный взгляд и пошел к себе, с силой захлопнув за собой дверь. В окнах общей комнаты тоненько звякнули стекла.
Все молчали и смотрели на Марину так, будто она конченый человек. Сусик, выражая общее мнение, произнес вполголоса:
— Каюк теперь тебе. Ковшов такого не потерпит.
Его слова подтвердились уже на следующий день.
Утром, только явившись на работу, Степан Сергеевич вызвал в кабинет Марину. Разговор вначале носил довольно мирный характер.
— Какая тебя вчера муха укусила? — спросил он. — Что ты мне на язык наступаешь?
— Извините меня, Степан Сергеевич, но нельзя же так обращаться с людьми.
Лицо Ковшова потемнело.
— Тебя в школе учили выговора старшим лепить?
— Меня учили всегда говорить правду, в том числе и старшим.
— Довольно! — Ковшов стукнул кулаком по столу и встал. — Я вижу, с тобой надо иначе… Вот что, хватит лодыря гонять. Чернила и бумажки многому тебя не научат. Пойдешь шелк грузить.
— Грузить? Но ведь вы говорили…
— Ты кем у нас числишься? — грубо перебил ее Ковшов. — Разнорабочей, так?
Марина повернулась и вышла.
…Грузчики — трое молодых языкастых парней — молча встретили ее язвительными шуточками. Но, надев фартук и брезентовые рукавицы, Марина вместе с парнями молча грузила шелк в вагон, потом таскала в склады ящики и бочки. Постепенно шуточки прекратились: нет против насмешников оружия сильнее, чем равнодушие. А в работе Марина нисколько не уступала парням.
Мало-помалу отношения между грузчиками и Мариной наладились. Они полностью признали ее своей. В свободные минуты, когда старший объявлял перекур и начинался, как они говорили, «малый треп», Марина многое узнавала о заводских делах. Она поражалась: откуда им все известно?
Не могла понять Марина и их отношения к Ковшову. Начальник отдела снабжения не раз обрушивался на грузчиков с криком и руганью. Другому бы они дали такой отпор, что в следующий раз тот долго бы думал: идти к грузчикам самому или послать кого-нибудь? А Ковшову все сходило с рук.
Почему? Боятся? Что-то незаметно. Тогда уважают? За что?
Как-то Марина прямо спросила их об этом. Парни переглянулись.
— Ты же прежнего начальника снабжения не знала, — сказал один из них и презрительно сплюнул. — Вот того мы свободно посылали ко всем чертям. Хапуга! А Ковшов… Да разве сравнишь! Это человек! Ничего для себя! Все для завода. Только заводом и дышит.
А еще узнала Марина, что у Ковшова вся семья погибла в войну и живет он один у чужих людей.
Когда кончали разгрузку поступивших вагонов, Марина уходила работать в отдел. Начальник ведь не освободил ее от прежних обязанностей. По крайней мере, она так считала.