Твои ровесники
Шрифт:
Ковшов, проходя через общую комнату, косился на Марину и ничего не говорил. Лишь однажды буркнул на ходу:
— Что, надоело уже грузчиком?
— Нет, почему же? — вскинула на него Марина свои по-детски наивные глаза. — Просто там сейчас нет работы.
Иногда, когда по вечерам скапливалось много бумаг, она приходила в отдел по вечерам. Ей даже нравилось работать в тихой пустой комнате. Днем сюда то и дело заявлялись посетители; из кабинета Ковшова неслись громкие голоса. Все это порядком мешало.
Марина с интересом присматривалась
— Что вы там копаетесь, как неживые? Я уже знаю.
Ковшов не делал никаких записей, все держал в памяти: и сколько целлюлозы на складах, и сколько комплектов рабочей одежды выдали в прядильный цех, и сколько завтра поступит вагонов на разгрузочную площадку… Он знал буквально все, вплоть до незначительных мелочей.
Ну, просто идеальный начальник снабжения… Одно только не нравилось Марине, и чем дальше, тем больше. Ковшов стремился все делать сам. Работники отдела никакой самостоятельности не имели, выполняли лишь его указания. Даже начальники групп, ответственные за снабжение завода химикатами, металлами, спецодеждой и имевшие своих подчиненных, и те были такими же пешками, как другие снабженцы, ровным счетом ничего не решали. Все один Ковшов, Ковшов, Ковшов… И люди постепенно разучались думать, теряли инициативу, становились механическими исполнителями чужой воли.
А может, ей только так кажется? Марина поговорила с Сусиком, со старым бухгалтером. Нет, они тоже все это видят. Но молчат…
Марина решила: обязательно надо сказать обо всем Ковшову: он умный, должен понять. Только вот не представлялось удобного случая. Начальник все еще смотрел на нее сердито и хмуро, что совсем не располагало к откровенному разговору.
В отдел снабжения пришли из крутильного цеха и попросили выписать электрических лампочек.
— Нет лампочек, — сказал Ковшов.
Марина удивилась: ведь есть лампочки. Неужели Ковшов забыл? Напомнить сейчас? Неудобно. Подумает, что она нарочно, ему в пику.
Когда посетитель ушел, так ничего и не добившись, Марина сказала:
— Степан Сергеевич, а ведь вчера получили лампочки. Три тысячи с чем-то штук. Я сама сгружала.
Ковшов покосился на нее.
— Хорошо хоть, что при нем не ляпнула. Есть, три тысячи триста. Только их нет, поняла?
— Нет, не поняла, — стояла на своем Марина. — Люди в цеху без света работают, а мы как собака на сене.
— Ах, это я собака на сене? — закричал Степан Сергеевич, пропустив мимо ушей ее «мы». — Опять начинаешь меня учить? Молода! Молоко на губах не обсохло! Сказал нет — значит нет. Нечего там иллюминацию устраивать!
После работы Марина пошла в крутильный цех — решила
Марина побежала обратно в отдел. Ковшов еще сидел у себя и что-то подсчитывал.
— Что тебе? — поморщился он, увидев Марину на пороге кабинета.
— Степан Сергеевич, я сейчас ходила в крутильный, — Марина старалась говорить как можно почтительнее. — Им действительно нужны лампочки. Люди глаза себе портят.
— Они тебе наговорят… Развесь только уши!
— Я сама видела… Выпишите, пожалуйста, лампочки, Степан Сергеевич.
Марина положила на стол начальника чистый бланк требования. В глазах Ковшова мелькнуло не то раздражение, не то удивление.
— Вон ты какая! А не выпишу — что будет?
— Тогда я куплю на свои деньги, — решительно заявила Марина.
Ковшов посмотрел на нее и медленно, придвинул к себе бланк:
— Это я тебе припомню.
Поставил цифру и подписал требование.
Марина ожидала, что теперь ее отношения с начальником отдела еще более обострятся. И, когда через несколько дней Ковшов позвал ее к себе, она подумала: «Увольняет». И действительно, хмурый вид начальника не предвещал ничего доброго.
— Вот приказ. Прочитайте и распишитесь на обороте.
«Все равно не уйду! — стиснула зубы Марина. — Теперь не уйду! Обращусь к директору, в завком. Не имеет права».
Она прочитала бумагу и глазам не поверила. Это был приказ о назначении ее товароведом.
— Что, съела? — захохотал Ковшов. — Думала — выговор?
— Хуже, — призналась Марина.
Ковшов, довольный, снова захохотал.
— Нет, брат, я тебя никуда не отпущу. Таким снабженцем сделаю — все ахнут. Только ты меня слушайся. А если ругаюсь, то не думай, что со зла. Я не злой. Я тебя воспитываю. У тебя одна половинка — самый раз для снабженца: упорство. Прилипнешь — не оторвать. А другая половинка для нашего дела — гибель: нюни распускаешь. Добренькая больно, все готова выдать, что есть. Поняла? Ну, а насчет ругани давай мы наперед так договоримся: если надумаешь со мной ругаться, иди ко мне и ругайся с глазу на глаз. Но не на людях. Не подрывай мой авторитет — я не потерплю. Дам сдачи так, аж в глазах потемнеет.
Марина решила, что сейчас самое подходящее время высказаться прямо и откровенно.
— Вы сами свой авторитет подрываете, Степан Сергеевич. Вы же никому работать не даете. Все сами да сами.
Ковшов помрачнел.
— Работнички… Лодыри! Каждый так и норовит побыстрей отделаться.
— Неправда! — горячо вступилась Марина за своих сослуживцев. — Петрова — очень хороший работник. Сусик — простите, я хотела сказать, Черепанов… Но ведь вы им не доверяете. Приучили их работать только после тычка… Даже смешно: людям приходится идти на хитрость, чтобы заставить вас дать им самостоятельную работу.