Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Яшина Татьяна Анатольевна

Таким образом, из писем А.И.Тургенева Томас Мур получил достаточно полное представление о "байронизме" Пушкина. Однако материал, сообщенный А.И.Тургеневым, Мур лишь принял к сведению, но никоим образом не учел ни в своей книге "Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни", ни в последующем творчестве.

§ 3. Традиции творчества Томаса Мура в произведениях М.Ю.Лермонтова

I

Знакомство М.Ю.Лермонтова с творчеством Томаса Мура относится к периоду отрочества, когда, находясь в Московском университетском благородном пансионе, поэт, по свидетельству А.П. Шан-Гирея, «начал учиться английскому языку по Байрону и через несколько месяцев стал свободно понимать его», обратился к произведениям современников Байрона – Мура и Вальтера Скотта («кроме этих трех, других поэтов Англии я у него никогда не видал»), однако совершенных познаний в языке не достиг, «свободно объясняться по-английски никогда не мог»¹.

В.С.Межевич, знавший Лермонтова по пансиону, еще при жизни поэта в статье о его стихотворениях, опубликованной за подписью Л.Л. в№ 284–285 газеты «Северная пчела» за 1840 г., подробно рассказывал о пансионских рукописных журналах («Арион», «Улей», «Пчелка», «Маяк») и отмечал, что уже не может вспомнить «первых опытов Лермонтова, но кажется, что ему принадлежат <…> отрывки из поэмы Томаса Мура „Лалла Рук“ и перевода некоторых мелодий того же поэта»². Перевод Лермонтова из «Лалла Рук» неизвестен, более того – других свидетельств, способных подтвердить приведенные выше слова, также нет. Вместе с тем в 1842 г. В.С.Межевич вновь убежденно говорил о существовании перевода, утверждал, что у него сохранился «билет на получение книги „Лалла Рук“, соч. Томаса Мура, перев. с английского в стихах» и что перевод для этого неосуществленного издания был сделан в 1830 г. Лермонтовым³.

Слова В.С.Межевича могут быть косвенно подтверждены характерным вниманием к Томасу Муру и его творчеству, наблюдавшимся в Московском университетском благородном пансионе в период обучения в нем Лермонтова. Указанное внимание проявилось, в частности, в произнесении однокашником Лермонтова М.М.Иваненко⁴ во время торжественного собрания по случаю выпуска воспитанников, окончивших курс обучения, 29 марта 1830 г. на английском языке речи об особенностях стиля и творений Мура – “Character of the Style and Writings of Thomas Moore”⁵. Считая, что английская литература переживает состояние невиданного подъема, М.М.Иваненко связывал этот подъем с именами Байрона, Мура, Вальтера Скотта, после чего подробно характеризовал произведения Мура, в особенности, романтическую поэму «Лалла Рук» и цикл «Ирландские мелодии», отличавшиеся гармонией стиха, проникновенным лиризмом, патриотическим настроем.

В.С.Межевич свидетельствует, что в одном из рукописных пансионских изданий Лермонтов поместил перевод "ирландской мелодии" Мура “Выстрел”⁶, очевидно имея в виду лермонтовский перевод стихотворения Мура "Вечерний выстрел'' («The evening Gun''), известный под названием „Ты помнишь ли, как мы с тобою…“. Здесь В.С.Межевича несколько подводит память: стихотворение „The evening Gun“ относится не к циклу „Irish Melodies“ („Ирландские мелодии“), а к небольшому лирическому циклу „A Set of Glees“ (''Ряд песен»), включающему шесть стихотворений и посвященному автором «миссис Джеффри в воспоминание о приятных часах, проведенных в Крейг-Круксе вместе с нею». «Ты помнишь ли, как мы с тобою…» – единственный известный нам перевод Лермонтовым произведения Т.Мура, причем, независимо от забытого свидетельства В.С.Межевича, об этом впервые написал в 1888 г. И.Ханенко⁷, а затем повторили И.М.Болдаков, Б.В.Нейман, С.В.Шувалов и другие исследователи⁸. Сопоставление стихотворного перевода Лермонтова и перевода-подстрочника позволяет судить о том, что лермонтовский перевод довольно точен, близок оригиналу: «Ты помнишь ли, как мы с тобою // Прощались позднею порою? // Вечерний выстрел загремел, // И мы с волнением внимали» (М.Ю.Лермонтов)⁹ – «Помнишь ли тот заход солнца, // Последний, который видел вместе с тобою, // Когда мы слышали, как вечерний выстрел // Раздался над сумрачным морем» (подстрочный перевод)¹⁰.

Вместе с тем основное внимание Лермонтова было привлечено не столько к лексике и фразеологии английского оригинала, сколько к затронутой в нем поэтической теме, побуждающей к анализу жизненных обстоятельств, ощущений и переживаний. Сохраняя логику развития поэтической мысли, единство стихотворной формы, Лермонтов, однако, предлагает собственную интерпретацию концепции произведения, использует хотя и адекватные, но все же иные образные средства. К тому же перекрестная рифма в первой части стихотворения Мура заменена Лермонтовым парной рифмой. Подобные отклонения от точности словесной передачи позволили Лермонтову сохранить главное – смысловую параллель между первой и второй строфами, значимую повторяемость ключевых слов, отражающих концептосферу художественного текста.

Помимо перевода Лермонтова известны также самый ранний прозаический перевод "Вечернего выстрела", помещенный в статье неизвестного автора "Нечто о Муре", являющейся откликом на только что вышедшее в 1829 г. в Париже однотомное издание произведений Мура¹¹, и стихотворный перевод, осуществленный около 1837 г. Л.А.Якубовичем¹². До настоящего времени не получил окончательного разрешения вопрос – чей перевод является более ранним: перевод Лермонтова или перевод Л.А.Якубовича? Казалось бы, свидетельство В.С.Межевича должно было предопределить ответ. И действительно, в том, что Лермонтов в 1830 г., задолго до Л.А.Якубовича, переводил «Вечерний выстрел», нет никакого сомнения. Однако попытка редакторов академического шеститомника Лермонтова 1954–1957 гг. отнести к 1830 г. стихотворение «Ты помнишь ли, как мы с тобою…», ранее датировавшееся 1841 г.

на основании первой публикации в № 3 «Отечественных записок» за 1842 г., получила решительное неприятие видных лермонтоведов, в особенности И.Л.Андроникова, принципиально считавшего, что «высокие достоинства стихотворения, прежде всего совершенство формы», позволяют датировать текст более поздним временем, особенно учитывая, что "поэт постоянно обращался к стихотворениям, которые переводил в юности, и окончательные редакции переводов значительно отличаются от ранних”¹³.

Одним из ранних обращений Лермонтова к традициям Томаса Мура можно считать датируемую 1829 г. "Песню" ("Светлый праздник дней минувших…"), восходящую к "Песне шута" из сборника Мура "Неопубликованные песни", на что впервые указал А.Н.Гиривенко, осуществивший детальный сопоставительный анализ: "У Мура мотив томления неким призрачным видением развит пространнее, охватывает две строфы, в то время как Лермонтов сокращает не только строфы (стягивая их в одну), но и концентрирует смысл, прибегая к композиционной, а следовательно, семантической компрессии: набор полумистических видений уступает место живому воспоминанию, с ностальгическими интонациями по прожитому и вселяющему "в сердце ненависть и холод"¹⁴. Также следует признать, что и в ритмико-интонационном плане Лермонтов следовал за Муром, достаточно точно копируя английский первоисточник.

Ни по общему характеру литературного творчества, ни по наметившимся тенденциям творческой эволюции Лермонтов не был близок Томасу Муру, на что обратили внимание еще в начале XX в. Э.Дюшен и С.В.Шувалов. Так, Э.Дюшен утверждал, что "Ирландские мелодии" с их "жалобной, несколько вялой холодностью", отсутствием страстности не могли глубоко затронуть Лермонтова¹⁵. По мнению С.В.Шувалова, «лирика Мура, проникнутая мирногрустными, спокойно-меланхолическими настроениями, мало могла говорить душе нашего поэта»¹⁶. Все сказанное выше во многом объясняет отсутствие у Лермонтова прозрачных аллюзий из любовной лирики Мура, влияние которой оказывается опосредованным, причем наиболее яркие мотивы переработаны русским поэтом, дополнены оригинальными художественными решениями, а также удачными находками многочисленных предшественников, представителей элегической и романсной лирики, – от Байрона до французских и немецких поэтов.

Вместе с тем проникновенная печаль, свойственная лирическому герою Мура, характерные заунывные тона (в особенности, в стихотворениях "Вечер жизни", "Молодой девушке", "Уединение"), обращенность к Богу, к небесам в надежде найти нравственную опору для преодоления жизненной несообразности, – все это не могло пройти мимо духовных исканий Лермонтова. В русском сознании "Ирландские мелодии" Мура прочно ассоциировались с "Еврейскими мелодиями" Байрона, также сочетавшими два казалось бы несочетаемых начала, – романсно-песенную проникновенность и гражданско-патриотический пафос.

Под влиянием поэтических циклов Байрона и Мура в русской литературе утвердилось использование слова "мелодия" в заглавиях небольших лирических произведений романсного типа в значении "напев на один голос", отмеченном в словаре В.И.Даля¹⁷ и подчеркивавшем необходимость исполнения песенного текста отдельным солистом, а не хором или в несколько голосов. Одной из первых «мелодий» в отечественной литературе стала «Русская мелодия» (1829) Лермонтова: «В уме своем я создал мир иной // И образов иных существованье; // Я цепью их связал между собой, // Я дал им вид, но не дал им названья» (т.1, с. 150). В том же году были созданы «Русские мелодии» А.Колышкевича, напечатанные в журнале С.Е.Раича «Галатея»¹⁸, и «Малороссийская мелодия» («Я ль от старого бежала…») А.А.Дельвига¹⁹, создававшаяся под непосредственным впечатлением от вышедшего на украинском языке в русской транскрипции издания М.А.Максимовича «Малороссийские песни» (1827)²⁰. В отличие от «русской мелодии» «малороссийская мелодия» как литературный жанр обрела популярность в поэзии рубежа 1820–1830-х гг., свидетельством чему, к примеру, стали стихотворный сборник Н.А.Маркевича «Украинские мелодии» (1831), являвшиеся удачными имитациями украинских народных песен «Малороссийская мелодия» («Где ты доля, моя доля…») и «Малороссийская мелодия» («Нету броду…») Л.А.Якубовича²¹. Для произведений в жанре «малороссийской мелодии» был характерен внутренний динамизм, передававшийся без помощи сюжетных деталей, путем активного использования глаголов движения. Один из авторов «малороссийских мелодий» Н.А.Маркевич в предисловии к своей книге связал возникновение авторского замысла с популярными поэтическими циклами Мура и Байрона: «Ирландские и Еврейские мелодии Томаса Мура и лорда Байрона подали мне первую мысль приложить слова русские к прелестной музыке песен малороссийских»²². Еще ранее эту мысль высказал Н.А.Полевой, сопроводивший в 1829 г. публикацию первых «мелодий» Н.А.Маркевича в «Московском телеграфе» примечанием: «Ирландские мелодии Томаса Мура дали автору мысль счастливую: поэтические суеверия, предрассудки, поверья малороссиян, их исторические народные воспоминания и домашний быт изобразить в разных стихотворениях»²³. Термин «мелодия», превращенный благодаря Муру, Байрону и их русским последователям Лермонтову, А.А.Дельвигу, Л.А.Якубовичу, А.И.Подолинскому и др. в обозначение поэтического жанра, использовался и поэтами последующего времени, в частности, А.А.Фетом²⁴.