Творец счастья
Шрифт:
Облегченно вздыхаю. Смотрю, Катя спит, не проснулась. Слышу шум закрывающихся ворот гаража и утробное рычание мотора Мишиной БМВ. Ясно, едет в Дубравушку, как и собирался. Встаю осторожно, чтобы не разбудить мою ненаглядную, натягиваю спортивные штаны и майку, спускаюсь в студию, где вчера на папином рояле мы с ней отдавались любовным утехам. Оглядываю инструмент — цел, слава Богу.
Зашториваю окна и двери тяжелой портьерой для звукоизоляции, подхожу к столику, на котором лежит моя скрипка, открываю футляр. Здравствуй, дорогая, не держал тебя в руках почти месяц, прости…
Аккуратно беру в руки инструмент, чувствую, как во мне начинает звучать музыка. Осторожно, не спеша прохожусь от низких тонов к высоким и обратно. Скрипка послушно поет, разливая звуки, проникающие в самую глубину моего сознания. Хорошо, вот так… не будем торопиться, настроимся. Теперь небольшая разминка из фрагментов моих любимых мелодий. Прекрасно. Руки слушаются, инструмент дышит… Блаженство…
Теперь можно сыграть что-то более затейливое. Включаю минусовку Вивальди «Времена года». Да, сейчас как раз то, что нужно: импульсивно, энергично, особенно тема зимы. «Зима» сложная, но я уже в азарте, закрыв глаза, я уже чувствую этот полет, я уже расправил крылья и лечу. И музыка летит со мной, мы единое целое, мы дышим друг другом, мы впитываемся друг в друга и мы звучим — чисто, ясно, нежно… Но вот ветер усиливается, поднимает метель, кружит белым облаком и… вот он порыв, срывающий белые шапки с еловых веток, вздымающий столб снежного серебра! Да, я в этом вихре и в этом ветре! На самом пике…
Быстрые движения смычком и мое тело, охваченное энергией импульсивной мелодии и вихрем зимней вьюги, не отстает от ритма, движется вслед за смычком. Но на следующем повороте открываю глаза и рука дергается от неожиданности. Катя стоит у двери, отодвинув тяжелую портьеру. Я опускаю инструмент и застываю, запыхавшись, смотрю на нее.
— Прости, я помешала… — робко начинает она.
— Это ты прости, — отвечаю я. — Громко, наверное. Я… м-м… увлекся. Прости, что разбудил.
Мне не довелось играть на сцене. Ну, кроме экзаменов. А там не то чтобы публика, там учителя, а это другое. Сейчас стою, как дурак, не знаю, что делать. Она видела меня таким, таким ненормальным, что ли…
— Кирилл, — ошеломленно шепчет она, — ты же… ты же талант. Почему ты не стал музыкантом? Ты же просто бесподобен!
С этими словами она опускается на стул у стены и огромными глазами смотрит на меня, кутаясь в мой халат.
— А-а-м-м… — не знаю, что сказать, но вдруг приходит идиотская мысль и я спрашиваю, не подумав, — а почему ты не стала художником?
Чувство неловкости меня нервирует, поэтому возвращаю скрипку в футляр, расправляю плечи, и вот он я снова — успешный бизнесмен, уверенный в себе здоровый мужик. Да, так лучше. Я же брутальный мачо, а не ботан-очкарик-скрипач! Подхожу к моей шокированной Конфетке, а она встает и крепко обнимает меня.
— Поиграй что-нибудь еще, — просит она, восхищенно смотря мне в глаза. — Мне понравилось. Ты просто «огонь», когда играешь.
— Я не играю для публики, — стушевавшись, отвечаю я, пытаясь справиться со смущением, и легонько целую ее в висок.
— Потому что
Я удивленно смотрю на нее — как она это поняла?
И, словно услышав этот мой вопрос, она продолжает:
— Я понимаю. Когда ты один, ты можешь почувствовать…, а когда кто-то смотрит — думаешь о том, как выглядит это со стороны и отвлекаешься, и тогда ты не можешь проникнуться…
Я ничего не могу сказать, гулко сглатываю и киваю, мол «да, это так».
— Я тоже иногда рисую чем-то, что внутри и то, что получается, я не хочу показывать никому никогда. А тем более продавать это, ведь нельзя продавать часть своей души. Пускать внутрь себя никого не хочется, ведь не поймут, а еще бывает, нагадят…
Она вздыхает, а потом улыбается и продолжает:
— А еще, я вижу музыку в цвете и образами. Когда я сказала об этом на уроке живописи — все смеялись, даже преподаватель. Сказали, что я странная.
— Значит мы оба с тобой странные, — улыбаюсь я, потому что от ее понимания и от ее признания на душе становится легче и неловкость где-то растворяется без следа. — Я потом поиграю для тебя, а ты мне расскажешь, какого цвета эта музыка, хорошо?
— Обещаешь не смеяться? — настораживается она.
— Обещаю, — уверенно отвечаю я, целуя мою золотистую кудряшку, но этот поцелуй скорее нечто духовное, чем телесное.
Как странно. Даже не мечтал о таком. Она сразу поняла меня, нашла и настроилась «на мою волну», и теперь мы с ней в объятиях друг друга как бы парим над всем материальным миром. Выражение «родственные души» вдруг становится неким реальным аспектом, а не просто красивой фразой.
Все мое смущение и смятение отступило куда-то на задний план, а здесь со мной сейчас уверенность в том, что с такой женой мне не придется скрывать свое вдохновение и смущаться порывов выплеснуть эмоции в то, что мне доставляет удовольствие — в музыку.
— Это чудо, что мы встретились. Это благословение Небес, — тихо шепчу я скорее сам себе, чем ей.
И думаю сейчас о том, что ни за что никогда ее от себя не отпущу, а еще обещаю себе, что сделаю ее счастливой, чего бы мне это ни стоило.
Глава 20.1
Кирилл (продолжение)
Прижимаю к себе Катю и все тревоги, сомнения, неловкости, все отходит на задний план, только бы чувствовать ее тепло, ее дыхание, ее урчание животика… Что? А-а-а, мы голодные. Точно, пора подкрепиться.
— Кать, пойдем завтракать. Слышу, там Петровна уже кулинарит вовсю.
Действительно, до нас доносится характерный шум со стороны кухни.
— Здравствуйте! — Петровна торопливо вытирает руки о передник и ласково улыбается нам, когда мы переступаем порог ее «кулинарных владений».
— Катюш, познакомься, это та волшебница, которая умеет готовить самые вкусные котлеты в мире, — с улыбкой представляю я мою домработницу.
— Наталья Петровна, — представляется она сама и протягивает руку Кате.