Творения
Шрифт:
Встав на умершее солнце, они,* подняв руку, поют кому-то славу без слов. Затем Сын Выдры, вынув копье и шумя черными крылами, темный, смуглый, главы кудрями круглый, ринулся на черное солнце, упираясь о воздух согнутыми крыльями, — и то тоже падает в воды. Приходят олени и звери.
Земля сразу темнеет. Небу возвращается голубой блеск. Море из черного с красными струями стало зеленым. Дети Выдры подают друг другу руку и впервые опускаются на землю. В дневной жажде они припадают устами к холодной струе, сменившей золотой поток лавы; он надевает на руку каменный молоток и раскалывает камень. Всюду травы, деревья, рощи берез. Он сгибает березу, роняющую листья, в лук, связывает прядью волос.
Показывается маленький монгол с крыльями.
Озирая курган прежних спутников, одинокое солнце закатывается в грустных облаках.
Покачивая первые дни золотого счастья, Матерь Мира — Выдра показывается на волнах с рыбой в зубах и задумчиво смотрит на свои дела.
Первый дым — знак жизни над той пещерой, куда привел их мотылек.
Дети Выдры сидят у костра вдвоем и растапливают свои восковые крылья. Сын Выдры говорит, показывая на белое солнце: «Это я!»
Черный конь морских степей* плывет, летит вода из круглой ноздри около круглого глаза. Кто-то сидит на нем, держа в руках слоновую
То первые дни земного быта.
Крупный морской песок. Ребра кита чернеют на берегу. Морские кони играют в волнах. Одинокий естествоиспытатель с жестянкой ходит около них, изучая мертвые кости кита. Дочь Выдры берет в морскую раковину воды и льет за воротничок ученому. Он морщится, смотрит на небо и исчезает.
Небо темно-серое. Дочь Выдры окутана волосами до ног. Дождь. Письма молнии. Прячась от нее, они скрываются в пещере. Небо темнеет. Крупные звезды. Град. Ветер. Площадь пересекает черный самобег*. Дикие призывные звуки. Здесь стон разбившегося насмерть лебедя и дикое хрюканье носорога. В темноту брошены два снопа света, из окна наклоняется истопник в шубе и, протягивая руку, кричит: «Туда», — и бросает на песок сумку. Страшный ветер. Дрожа от холода, они выходят, берут привезенные одеяла. Они одеваются. На нем пуховая шляпа. Дочь Выдры в черной шубке; на ней голубой чепец. Они садятся и уезжают. Бородатый людоконин*, с голубыми глазами и копытами, проходит по песку. Муха садится ему на ухо; он трясет темной гривой и прогоняет. Она садится на круп, он поворачивается и задумчиво ловит ее рукой.
Поднимается занавес — виден зерцог Будетлянин*, ложи и ряд кресел. Дети Выдры проходят на свои места, в сопровождении человека в галунах.
На подмостках охота на мамонта.
Золотые березы осени венчают холм. Осины. Ели. Толпа старцев и малые внуки стоят, подымая руки к небу. Бивни, желтые, исчерченные трещинами, эти каменные молнии, взвились кверху. Как меткая смерть носится хобот в облаках пыли. В маленьких очах, с волосатымиресницами, высокомерие. Художник в дикой, вольно наброшенной шкуре вырезает на кости видимое и сурово морщит лоб. Камни засыпают ловчую яму, где двигается только один хобот и глаза.
Занавес
Твою шкуру секли ливни,Ты знал ревы грозы, ты знал писки мышей,Но как раньше сверкают согнутые бивниНиже упавших на землю ушей.2-й парус
Горит свеча именем разум в подсвечнике из черепа; за ней шар, бросающий на все шар черной тени. Ученый и ученики.
Ученый. Точка, как учил Боскович*.
Ровесник Ломоносова. Что? (Срывается со стороны игра в мяч. Мяч куда-то улетает.) Бурные игроки!
Игрок
От силы сапога летит тот за облака.Но слабою овечкой глядит другой за свечкой.Атом вылетает к 2-му игроку; показываются горы. Это гора Олимп.
На снежных вершинах туземцы молитв.
Б<удетлянин>. Гар, гар, гар! Ни, ни, ни! Не, не, не! Размером Илиады решается судьба Мирмидонянина*.
Впрочем, он неподалеку в сумраке целует упавшую с закрытыми очами Бризеиду* и, черный, смуглый, подняв кверху жесткие черные очи, как ветер бродит рукой по струнам.
Сверху же беседуют о нем словом Гомера: «Андра мой эннепе, Муза».*
Снежный зверинец, наклоняя головы, сообща обсуждает час его.
Сейчас или позднее он умрет.
— Ахилл Кризь*! Я люблю тебя! Ну ляг, ляг, ну положи сюда свои черные копытца*. Небо! Может ли быть что-нибудь равное моему Брысе? Это ничего, что я комар! О чем вы там расквакались?
(Раньше все это было скрыто тенью атома.)
Не смей смеяться. Нехорошо так сладко смеяться. Подыми свои голубые ловушки*.
Наверху Олимп бросал взволнованно прочувствованные слова на чашку весов, оживленно обсуждая смерть и час Ахилла.
Впрочем, скоро он заволакивается облаками и становится нашей Лысой горой* с одинокой ведьмой.
На все это внимательно смотрели Дети Выдры, сидя на галерке, приехавшие с морского берега, еще нося на щеках морскую пыль.
3-й парус*
Сын Выдры думает об Индии на Волге. Он говорит: «Ныне я упираюсь пятками в монгольский мир и рукой осязаю каменные кудри Индии». Сын Выдры слетает с облаков, спасая от руссов* Нушабэ* и ее страну.
Ушкуйник*, грустно негодуя,Толпу друзей на помощь звал.Вотще! Лишь ветер, скорбно дуя,Его на дереве качал.Ему гребцов знаком был навыкИ взмах веслом вдоль длинных лавок,И вещий холод парусов,На латах, шлеме — знак рубцов,И плач закованных купцов,Трусливых, раненых, лукавых.Щели глаз своих кровавыхФилин движет и подъемлет,И косое око внемлет,Как сучок внутри извилин,Погасил, шурша, бубенчики,Сон-трава качает венчики.Опять, опять хохочет филин,Но вот негромкий позвонок,Усталый топот чьих-то ног.Покрыты в ткан<ей> черных груды,Идут задумчиво верблюды,Проходят спутники араба:То Мессакуди и Иблан*Идут в Булгар*,За ним Куяба* —Дорога старых персиян.Искандр-намэ* в уме слагая,Он пел про руссов золотых,Как все, от руссов4-й парус
Вокруг табора горели костры.
Возы, скрипевшие днем, как того требовала неустрашимость их обладателей, теперь молчали.
Ударяя в ладоши и кивая головой, казаки пели:
Славни молодцы паны запорожцы.Побачили воны цаплю на болоте.Отаман каже: «От же, братцы, дивка!»А есаул каже: «Я з нею кохався».А кошевой каже: «А я и повинчався».