Творения

Хлебников Велимир

<5>

Вы были строгой, вы были вдохновенной,Я был Дунаем, вы были Веной.Вы что-то не знали, о чем-то молчали,Вы ждали каких-то неясных примет.И тополи дальние тени качали,И поле лишь было молчанья совет.

<6>

Панна пены, Пана пены,Что вы — тополь или сон?Или только бьется в стеныРоковое слово «он»?Иль за белою сорочкойГолубь бьется с той поры,Как исчезнул в море точкойХмурый призрак серой при^*?Это чаек серых лет!Это вскрикнувшие гаги!Полон силы и отваги,Через черес он войдет!

<7>

Где волк воскликнул кровью:«Эй! Я юноши тело ем», —Там скажет мать: «Дала сынов я».—Мы, старцы, рассудим,

что делаем.Правда, что юноши стали дешевле?Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?Ты, женщина в белом, косящая стебли,Мышцами смуглая, в работе наглей!«Мертвые юноши! Мертвые юноши!» —По площадям плещется стон городов.Не так ли разносчик сорок и дроздов? —Их перья на шляпу свою нашей.Кто книжечку издал «Песни последних оленей»^*Висит, продетый кольцом за колени,Рядом с серебряной шкуркою зайца,Там, где сметана, мясо и яйца!Падают Брянские, растут у Манташева^*,Нет уже юноши, нет уже нашегоЧерноглазого короля беседы за ужином.Поймите, он дорог, поймите, он нужен нам!

<8>

Не выли трубы набат о гибели:«Товарищи милые, милые выбыли».Ах, вашей власти вне не я —Поет жестокий узор уравнения.Народы бросились покорно,Как Польша, вплавь, в мои обители,Ведь я люблю на крыльях воронаГлаза красивого Спасителя!За ним, за ним! Туда, где нем он!^*На тот зеленый луг, за Неман^*!За Неман^* свинцовый и серый!За Неман, за Неман, кто верует!

<9>

Я задел нечаянно локтемКосы, сестры вечернему ворону,А мост царапал ногтемПехотинца, бежавшего в сторону.Убийцы, под волнами всхлипывая,Лежали, как помосты липовые.Чесала гребнем смерть себя,Свои могучие власы,И мошки ненужных жизнейНапрасно хотели ее укусить.

<10>

Девы и юноши, вспомните,Кого мы и что мы сегодня увидели,Чьи взоры и губы истом не те, —А ты вчера и позавчера «увы»^* дели.Горе вам, горе вам, жители пазух,Мира и мора глубоких морщин,Точно на блюде, на хворях чумазыхПоданы вами горы мужчин.Если встал он,Принесет ему череп Эс,Вечный и мирный, жизни первей!Это смерть идет на переписьПищевого довольства червей.Поймите, люди, да есть же стыд же,Вам не хватит в Сибири лесной костылей,Иль позовите с острова ФиджиЧерных и мрачных учителейИ проходите годами науку,Как должно есть человечью руку.Нет, о друзья!Величаво идемте к Войне Великаньше,Что волосы чешет свои от трупья.Воскликнемте смело, смело, как раньше:«Мамонт наглый, жди копья!Вкушаешь мужчин а la Строганов^*».Вы не взошли на мой материк!Будь же неслыхан и строго нов,Похорон мира глухой пятерик^*.Гулко шагай и глубокую тайнуХрани вороными ушами в чехлах.Я верю, я верю, что некогда «Майна!»^*Воскликнет Будда или Аллах.

<11>

Белые дроги, белые дроги.Черное платье и узкие ноги.Был бы лишь верен, вернее пищали с кремнями, мой ум бы.Выбрал я целью оленя лохматого.За мною Америго, Кортец^*, Колумбы!Шашки шевелятся, вижу я мат его.

<12>

Капает с весел сияющий дождь,Синим пловцов величая.Бесплотным венком ты увенчан, о, вождь!То видим и верим, чуя и чая.Где он? Наши думы о нем!Как струи, огни без числа,Бесплотным и синим огнемПылая, стекают с весла.Но стоит, держа правило,Не гордится кистенем^*.И что ему на море мило?И что тосковало о нем?Какой он? Он русый, точно зори,Как колос спелой ржи,А взоры — это море, где плавают моржи.И жемчугом синим пламёнаЗажгутся опять как венок.А он, потерявший имёна,Стоит молчалив, одинок.А ветер забился все крепче и крепче,Суровый и бешеный моря глагол!Но имя какое же шепчетОн, тот, кому буря престол?Когда голубая громадаЗакрыла созвездий звено,Он бросил клич: «Надо,Веди, голубое руно!»

<13>

И люди спешно моют души в прачешнойИ спешно перекрашивают совестей морды,Чтоб

некто, лицом сумасшествия гордый,Над самым ухом завыл: «Ты ничего не значишь, эй!»И многие, надев воротнички,Не знали, что делать дальше с ними:Встав на цыпочки, повесить на сучкиИль написать обещанное имя.

<14>

Котенку шепчешь^*: «Не кусай».Когда умру, тебе дам крылья.Уста напишет Хокусай^*,А брови — девушки Мурильо.

<15>

Табун шагов, чугун слонов!Венки на бабра повесим сонно,Скачемте вместе. Самы^* и Самы, насМного — хоботных тел.10 — ничто. Нас много — друзей единицы.Заставим горлинок пушек снаряды носить.Движением гражданина мира первого — волкаПохитим коней с Чартомлыцкого блюда^*,Ученее волка^*, первого писаря русской земли,Прославим мертвые резцы и мертвенную драку.Шею сломим наречьям, точно гусятам.Нам наскучило их «Га-Га-Га!»Наденем намордник вселенной,Чтоб не кусала нас, юношей,И пойдем около белых и узких борзыхС хлыстами и тонкие,Лютики выкрасим кровью руки,Разбитой о бивни вселенной^*,О морду вселенной.И из Пушкина трупов кумирныхПушек наделаем сна.От старцев глупых вещие юноши уйдутИ оснуют мировое государствоГраждан одного возраста.

<16>

Одетый в сеть летучих рыб,Нахмурил лоб суровый бог рыб.Какой-то общий шум и шип,И точно красный выстрел — погреб.За алым парусом огняЧернеют люди и хлопочут.Могил видением казня,Разбой валов про смерть пророчит.И кто-то, чернильницей взгляда недобрый,Упал, плетнем смерти подняв свои ребра.Упав, точно башен и пушек устав.Вот палуба поднялась на дыбы,Уже не сдержана никем.Русалки! Готовьте гробы!Оденьте из водорослей шлем!От земли печальной вымыв.И покройте поцелуями этот бледный желтый воск кости.А на небе, там, где тучи,Человеческие плоскостиЛомоть режут белых дымов.Люди, где вы? Вы не вышлиИз белой праотцев могилы,И только смерть, хрипя на дышле,Дрожит и выбилась из силы.Она устала. ПожалейтеЕе за голос куд-кудах!».Как тяжело и трудно ей идти,Ногами вязнет в черепах.Кто волит, чтоб чугунный ободНе переехал взоров ласточки,Над тем качнулся зверский хоботИ вдруг ударил; с силой вас тоски.И бьет тяжелою колодойОн оглупевшего зверка,И масти красною свободойНаполнят чашу, пусть горька.

<17>

Свобода приходит нагая,Бросая на сердце цветы,И мы, с нею в ногу шагая,Беседуем с небом на «ты».Мы, воины, строго ударимРукой по суровым щитам:Да будет народ государем,Всегда, навсегда, здесь и там!Пусть девы споют у оконца,Меж песен о древнем походе,О верноподданном Солнца —Самодержавном народе.

<18>

Эта осень такая заячья,И глазу границы не вывестиОсени робкой и зайца пугливости.Окраскою желтой хитерОсени желтой житер^*.От гривы^* до гребли^*Всюду мертвые листья и стебли.И глаз остановится слепо, не зная, чья —Осени шкурка или же заячья.

<19>

Вчера я молвил: «Гулля, гулля!»^* —И войны прилетели и клевалиИз рук моих зерно.И надо мной склонился дёдер^*,Обвитый перьями гробовИ с мышеловкою у бедер,И мышью судеб меж зубов.Крива извилистая трость,И злы синеющие зины^*.Но белая, как лебедь, костьГлазами зетит^* из корзины.Я молвил: «Горе! Мышелов!Зачем судьбу устами держишь?»Но он ответил: «СудьболовЯ и волей чисел — ломодержец».И мавы^* в битвенных одеждах,Чьи кости мяса лишены,И с пляской конницы на веждахПроходят с именем жены.Крутясь волшебною жемжуркой^*,Они кричали: «Веле! Веле!»^* —И, к солнцу прилепив окурок,К закату призраком летели.А я червонною сорочкойГордился, стиснув удила, —Война в сорочке родила.Мой мертвый взор чернеет точкой.