Твой дом

Кузнецова Агния Александровна

– Хорошо.

Потом она надела пальто и сама побежала наверх разыскивать Сафронова.

Они шли медленно, как и в тот зимний вечер, но тогда не смолкал оживленный разговор, а теперь оба больше молчали.

– Говорят, ты очень боишься экзаменов по литературе? – спросил Геннадий.

– Да, очень, – чистосердечно призналась Стася.

– Не понимаю, как это можно бояться экзаменов по литературе!

От этой фразы Стасе стало не по себе, и она впервые ощутила неприязнь к Сафронову.

– Ну что ж, каждому свое… – с раздражением

ответила она и подумала: «Федя узнал бы об этом, обязательно предложил бы мне позаниматься с ним. А этот занят только собой!»

Они дошли до Стасиного дома, и Сафронов вяло протянул ей руку.

Она удивилась, что в этот вечер рассталась с Сафроновым без сожаления. Если бы Стася была старше и опытнее или если бы она, как Вера, умела анализировать поступки и свои чувства, то поняла бы, что с этого вечера кончилось ее слепое увлечение Сафроновым и она стала видеть его недостатки. Но тогда Стася не поняла этого. Она только ощутила какую-то удивительную легкость.

«Вот сейчас буду заниматься, и ничто не помешает мне!» – подумала она.

Но осуществить это намерение ей помешала мать.

– Доченька, – сказала Ирма Сергеевна, – я испекла твои любимые лепешки с яблоками. Иди кушать. Постельку я тебе приготовила, ложись спать.

Стася взглянула на белоснежное белье на кровати и с сердцем ответила:

– Не мешай мне, пожалуйста, мама. Я буду заниматься.

– Ты не больна? – участливо спросила мать и ласково обняла Стасю.

– Да нет же, мама, но я действительно заболею от того, что вы с папой забываете, что мне скоро семнадцать лет, а не восемь. У меня экзамены на носу, а ты меня в десять часов укладываешь…

– А ты, доченька, лучше пораньше встань. Я разбужу тебя в шесть часов. Хорошо? Утро вечера мудренее. На свежую голову все лучше запоминается.

«В самом деле, утром заниматься гораздо лучше», – подумала Стася и, точно она обращалась к младшей сестре, а не к матери, сказала:

– Ну, где твои лепешки с яблоками?

Они вошли в столовую. Ирма Сергеевна поставила перед Стасей горячую сковороду с лепешками и кофе. Стася принялась за еду, а мать стояла у стола и с удовлетворением наблюдала за ней.

Мать и дочь молчали. Они молчали почти всегда. Ирме Сергеевне и в голову не приходило расспрашивать Стасю о ее делах, мыслях и чувствах. Духовный мир дочери представлялся ей секретным. « На уме-то, наверное, мальчишки, шалости», – думала она про Стасю. О том, что у дочери могут быть еще какие-то интересы, она не представляла. Стася выглядит отлично, кушает хорошо, следовательно, здорова. Чего же еще нужно родительскому сердцу?

Стасе тоже не интересно было разговаривать с матерью. Хозяйство, в которое была погружена Ирма Сергеевна, ее нисколько не занимало. Стасе всегда было скучно дома, и она старалась проводить время у подруг, в школе или во Дворце пионеров.

Внешностью Стася очень походила на мать, и, посматривая на хорошенькую девочку, Ирма Сергеевна нередко украдкой вздыхала о своей

молодости. Правда, и теперь Ирма Сергеевна была женщиной интересной. Но с тех пор как родилась у нее дочь, она бросила наряжаться и следить за собой. Воспитание дочери и хозяйство увлекли ее до самозабвения. Платья стали казаться тесными, она предпочитала им просторные халаты. В туфлях на каблуках уставали ноги от дневной суеты, она стала носить летом тапочки без чулок, зимой – валенки; остригла свои длинные пушистые волосы, потому что за ними нужен был уход.

До рождения Стаси Ирма Сергеевна работала диктором радиокомитета, потом бросила работу и мало-помалу замкнулась в узком мирке четырех комнат.

…В шесть часов утра Ирма Сергеевна вошла в комнату дочери. Стася сладко спала, разрумянившись и раскинув руки. Мать поправила одеяло, вздохнула, вспомнив, как в этой же комнате, только в маленькой кроватке, несколько лет назад спала вот такая же милая и розовенькая ее Стася.

Ирма Сергеевна долго стояла в раздумье над кроватью дочери, затем на цыпочках вышла из комнаты. В девятом часу она вновь вошла к Стасе.

– Стасенька, вставай, родная!

Стася мгновенно вскочила.

– Уже шесть часов?

– Нет, голубка, девятый час.

– Девятый час! – с упреком повторила Стася.

Она быстро оделась и растерянно остановилась посредине комнаты. «Что же делать? – думала она. – Идти заниматься с Верой и Еленой? Но они так хорошо все знают! Зачем им повторять все сначала? Заниматься одной? Хорошо бы, да теперь настроение испорчено». Раздумывая, как быть, Стася ничего не делала.

Ирма Сергеевна дважды звала ее к столу, но та, сердясь на мать, завтракать отказалась и дверь своей комнаты закрыла на крючок.

«Опять пришла с едой вязаться, – подумала она с досадой о матери, услышав стук в дверь. – Стучи не стучи, все равно не открою. Пусть думает, что я уснула или покончила жизнь самоубийством», – злорадствуя, решила Стася.

– Доченька, к тебе пришли, – услышала она голос матери.

«Пришли? Кто бы мог быть так рано?»

Стася поспешно откинула крючок, толкнула дверь и увидела Федю Новикова.

– Федя! – радостно сказала она, пропуская его в комнату.

– А я думал, ты рассердишься, что я так рано. Я и мамаше твоей сказал это. Простите, я не знаю вашего имени-отчества, – обратился он к Стасиной матери.

– Ирма Сергеевна, – все еще присматриваясь к Феде, недружелюбно сказала та.

– Ирма Сергеевна говорит, что ты не в настроении, – вглядываясь в лицо Стаси, продолжал Федя. – Ну, я и совсем струсил, думаю, дважды не вовремя.

– Это она сама виновата! – капризно сказала Стася.

– Успокойся, Стасенька, – виновато ответила Ирма Сергеевна и поспешно вышла из комнаты.

– В чем же провинилась перед тобой твоя мама? – спросил Федя, когда дверь захлопнулась.

– Она обещала разбудить меня в шесть часов, а разбудила в девять. Пожалела! Сорвала мне занятия!