Ты думал, я не узнаю?..

Шнайдер Анна

— Зачем мусолить это лишний раз? — ведя безуспешную борьбу с комком в горле, приглушенно и сипло произношу я. — Вы прекрасно знаете, какая обстановка царит у нас дома.

— Знаю.

— Вот и славно! Закрыли тему… — вспылив, скрещиваю перед собой руки и отворачиваюсь к окну. Молодчина, Рита. Разогналась на ровном месте и наехала ни за что на человека. — Извините, — из-за сдавливающего голосовые связки раскаяния молвлю я на грани шепота. — Простите, — закрываю лицо ладонями, трясу головой. Совсем крыша едет.

— Все хорошо, Марго, — сохраняя тон непоколебимо

ровным, Матвей Анатольевич похлопывает меня по ноге. — Ты юна. Чувства зашкаливают. Нужно выговариваться, чтобы становилось легче.

Он продолжает что-то говорить, а я зациклена на тепле, которое источает его мерно постукивающая по колену рука. Каждый раз, когда он соприкасается с моей кожей, от точки соединения по всему телу разливается нечто приятное, сопровождаемое мурашками, сухостью во рту и учащенным сердцебиением.

Не ведая, что творю, я накрываю его кисть своей рукой и прижимаю к ноге. Матвей Анатольевич закрывает рот, медленно поворачивает ко мне голову и, уставившись с неизъяснимым удивлением во взгляде, сглатывает.

— Остановите машину, пожалуйста, — выговариваю я не своим голосом. Необычайно нежным и робким.

Он отворачивается ненадолго к дороге, сворачивает к пустой заправке и тормозит машину. Двигатель не глушит.

— Можно вас обнять? — продолжая цепляться за его руку, плотно прилегающую к моей ноге, прошу я.

Смаргиваю слезу. Когда я начала плакать? Почему я плачу? Что со мной творится?

Матвей Анатольевич раскрывает руки для объятий. Я отстегиваюсь и льну к его телу, крепко обхватывая за горячий торс. Все мое нутро заливает сладкой, вязкой негой. Исходящий от Метелина запах кружит голову… Я закрываю глаза, растворяясь в животворящем тепле. Когда он неуверенно обнимает меня в ответ и начинает гладить по голове, безмолвно утешая, я легонько бодаю его в грудь, испытывая не просто жажду человеческой нежности, а нечто коварнее; что-что, что обжигает внутренности, неугомонным пламенным змеем извиваясь внизу живота.

Что-то противоестественное. Аномальное.

Он отстраняется, когда я подбираюсь к его шее и целую в пульсирующую жилку.

— Марго, ты… чего? — в одно действие отрывает меня от себя. — Зачем ты меня поцеловала? — поверхностно дыша, проводит языком по губам и бросает неосторожный взгляд на мои полураскрытые.

— Не знаю, — растерянно отвечаю я.

Я не знаю, зачем сделала это.

— Простите меня.

Я толкаю пассажирскую дверь и со скоростью пули вылетаю под ливень, чтобы охладить вышедший из-под контроля разум.

— Марго, вернись в машину, — напряженный голос Матвея Анатольевича разбавляет дождевой шум.

Я хватаюсь за голову, стискиваю зубы и жмурюсь.

Схожу с ума, как мать.

Нет. Я не она. И не стану ею.

— Ты простынешь… — он догоняет, берет меня за локоть и тащит к внедорожнику.

Я вырываюсь из захвата.

— Я вас только что поцеловала, а вы волнуетесь, что я простыну?! — кричу, опаляя его вызывающим взглядом.

— Мы об этом забудем, — не терпящим возражений голосом изрекает он.

— Считаете, что я легкодоступная? Шлюха?

Потому что моя

мать в этом отныне всецело убеждена. Не знаю, что с ней будет, если найдет вибратор под матрасом и откроет для себя Америку, осознав, что ее дочь здоровая, половозрелая девушка и однажды начнет заниматься сексом. Хотя… Больше нет смысла париться из-за этого. Если я падшая, то нужно же это как-то оправдать.

— Я так не считаю, — невзыскательно отзывается Матвей Анатольевич.

Я подхожу к нему, поднимаюсь на носочки и жадно впиваюсь в его рот. Боже, на вкус его губы просто восхитительны! На секунду прерываю поцелуй, издаю слабый стон и заглядываю в непроницаемые глаза мужчины.

— А теперь?

— Не нужно, Марго, — с хрипотцой басит Метелин.

Я повторяю то, что провернула несколько секунд назад. Медленнее, чувственнее. Прижимаясь к нему всем своим влажным, дрожащим от прохлады и бушующего в крови адреналина телом… С надорванным стоном он впивается пальцами в мою талию и отдирает от себя. Снова.

— Ты пожалеешь об этом. Мы оба пожалеем. Поэтому нам надо прекратить.

— Но вы тоже хотите?

— Марго, — с нажимом, горько выдавливает мужчина.

— Ладно.

Он пожирает неотрывным взглядом мою высоко вздымающуюся грудь, облепленную просвечивающей из-за сырости тканью топа.

— Тогда отвези меня домой, — на шаг сокращаю дистанцию, — и мы обо всем забудем.

Все ли безумие заразно? Как и любая болезнь, оно не коснется человека с устойчивостью к нему.

Мы не уедем. Я четко это пониманию за мгновение до того, как он наклоняется и оттягивает зубами мою нижнюю губу. Осторожно пробует на вкус свое безумие. Не дыша. С закрытыми глазами. Я отвечаю стоном, и все меркнет за пеленой дикости, усиленной жажды, низменной похоти.

Кроме нас на заправке никого. Кругом ничего не разглядеть из-за грозового непрекращающегося ливня. Мы скрываемся от забот, проблем, всего мира за запотевшими окнами его машины. Когда Матвей берет меня, я не испытываю боли. А он настолько погружен в экстаз, что, кажется, не заметил: я была девственницей до сегодняшней ночи.

Это длится долго. И мне хочется, чтобы не прекращалось совсем, или чтобы время замерло, удерживая в моей голове пустоту и отпугивая звенящую тревогу. После секса мы не разговариваем, переваривая случившееся. Наши жизни не будут прежними. Он изменил жене, а я соблазнила женатого. Мы поступили, как настоящие беспринципные звери, но всецело сошлись в одном.

Мы вернемся в свои дома, к своим жизням, и обо всем забудем.

Глава 32 Рита

Мама, едва переступив порог нашей с Юлей съемной квартирки, дает пространству критическую зрительную оценку. Это легко распознать по тому, с каким усердием она кривит сжатые губы и слегка хмурит брови, а правая еще и приподнята. Я стараюсь не обращать на нее внимания, помогаю Юле снять ботиночки (ей пока что тяжеловато наклоняться) и сама раздеваюсь.