Ты думал, я не узнаю?..
Шрифт:
Покидая заведение несколькими минутами позднее с последним черничным тортом, я оглядываюсь по сторонам в поисках понурого, высокого мужчины в распахнутом темно-сером пальто. Матвей вяло расхаживает вдоль своего автомобиля, то и дело тянется к черному шарфу, ослабляя петлю, и в конце концов избавляется от него, как от чего-то прескверного: выразительно хмурится и будто что-то цедит, обнажив зубы. После шарфа он принимается терзать свои волосы, поправляя их до тех пор, пока я не появляюсь в его поле зрения.
— Что ты хотела мне отдать? — Метелин прочищает горло и придает своему голосу
Я смахиваю с кончика носа приземлившуюся пушистую снежинку, прошу его подержать торт и вынимаю из сумки конверт. Затем мы меняемся: он возвращает мне торт и, озадаченно вскинув левую бровь, берет из моих рук конверт.
— Что это? — предмет не на шутку настораживает Матвея.
— Ксюшино письмо, — я делаю небольшую паузу, наблюдая за его реакцией. На крошечном вздохе Матвей расслабленно опускает плечи и даже улыбается краем рта. — Конверт доставили мне на работу в конце сентября. А ты, я слышала, как раз в то время улетел в Питер…
— Да, по работе, — негромко объясняет он. — Недавно вернулся.
— Поэтому я решила отдать конверт по твоему возвращению.
— Угу, — кивает понимающе, не глядя на меня.
Не совсем по работе Матвей отлучался в длительную поездку, как утверждают некоторые источники в лицах наших общих знакомых, считающих своим долгом держать меня в курсе событий и докладывать обо всех женщинах, с которыми знакомится мой бывший муж, и сплетничать о его планах перебраться из Москвы, не утаивая в мелочах, с чем конкретно это связано. Вернее, с кем.
Нет. Не из-за женщины, а из-за девочки, зовущей его папой.
Люди из нашего окружения разделились на два лагеря. Те, кто узнали о существовании внебрачной дочери Матвея и выбрали избегать меня, и те, кто выбрали избегать его. Хотя, как показывает практика, некоторые предпочитают действовать на два лагеря, распространяя информацию каждому, кто не прочь посудачить. Так и разносится молва по миру. «Благодаря» им мне известно, что Рита Литвинова со своей дочкой намерены обосноваться в Санкт-Петербурге… но не с Матвеем, а другим мужчиной, с которым Маргарита, вроде как, работала, когда жила здесь, в Москве. Что там планирует делать Матвей — ума не приложу. Впрочем, это меня не касается.
— Спасибо, что не забыла про конверт, — Метелин шарит безотрадным взглядом по моему лицу и пробует сложить губы в признательной улыбке, но попытка проваливается с треском. — Тебе она тоже написала?
— Да.
— И… о чем было письмо? — нерешительно уточняет Матвей.
Я непроизвольно накрываю не занятой тортом рукой животик, уже ставший достаточно заметным, когда на мне нет кучи одежды.
— О будущем.
…Которое никогда не наступит, но если бы наступило, то, я не сомневаюсь, обрело бы именно тот образ, какой Ксюша нарисовала в своем воображении.
Матвей стискивает челюсти и сильнее впивается пальцами в края конверта, прерывая задумчивую молчание вопросом:
— Он хороший человек?
Я озадачиваюсь ровно на секунду.
Не удержался-таки от интереса к моей личной жизни. Не то чтобы я держала ее в строжайшей секретности…
— Замечательный, — расплываюсь в мечтательной улыбке,
Окрестности Мурманска, морозная ночь и неописуемой красоты северное сияние стали свидетелями того, как Паша опустился на одно колено и немного дрогнувшим голосом спросил, не хочу ли я состариться вместе с ним. А у меня так окоченело лицо, что я даже улыбнуться не могла, не говоря уже об озвучивании полноценного согласия. Позднее, когда мы отогрелись у камина в его доме, я, разумеется, наверстала упущенную из-за суровых сибирских холодов восторженность и мозоль на языке натерла, повторяя Паше: «Да!».
Влюбленность сама по себе прекрасна, однако в комплексе с гормональной перестройкой организма она едва ли не плацебо.
— Я рад за тебя, — медленно оттаивая от оцепенения, признается Матвей. Искренен он, или нет, судить не возьмусь. Какими бы ни были его чувства, их не разглядеть за вуалью непроницаемости.
— Что ж, мне пора.
— Варь, а ты… Ты ничем не занята на ближайшие пару часов? Не хочешь где-нибудь посидеть? Здесь, например, — указывает рукой на кондитерскую. — Недолго.
Нерешительная, на грани уныния просьба бывшего мужа вызывает во мне отблеск жалости к нему. Вероятно, в этот день его единственным спутником является одиночество. Приблизительно так я чувствовала себя прошлой зимой, когда нуждалась в нем, но его, мягко говоря, не оказалось рядом. Столь всепоглощающей и кромешной горести даже врагу не пожелаю. Я счастлива, что появился человек, готовый разделить со мной тяжесть ноши сегодняшнего дня, почтив память моей дочери.
— Я не могу, — отвечаю, как есть. Без притворной учтивости, которую Метелин, невзирая на свершенное предательство, все-таки заслужил за годы нашего брака. — Прощай, Матвей.
Я отворачиваюсь от зияющей бездонности в его глазах, довлеющей над призрачной надеждой, и грусти, отбрасывающей глубокую тень всего невыраженного на угрюмый лик.
Я спешу домой, к тому, в чьих объятиях нахожу заботу, безмятежность, уверенность в завтрашнем дне и поддержку. Все, что мне нужно для спокойной, размеренной жизни.
ЭПИЛОГ
— Доктор Варя, вы не вернетесь? — безрадостно спрашивает Миша, прижимая к груди плюшевого чеширского кота. Несмотря на простор четырехместной палаты, мальчишке неуютно. С одной стороны распирает тоска, с другой давят светлые разрисованные стены, в которых с недавних пор непривычно тихо и пусто.
В склонившейся над ним женщине, качающей головой с мягкой улыбкой, рождается похожее чувство — щемящее в груди уныние. Ей с трудом удается сдерживать слезы.
Миша грустит из-за того, что остался один. Других ребят, с которыми он успел подружиться, выписали в течение предыдущих двух месяцев, а он уйти не может, потому что еще не выздоровел, но доктор Варя обещала ему, что это случится совсем скоро. Она искренне убеждена в своем прогнозе. Новая методика лечения дает положительную динамику, показатели здоровья мальчика близки к норме. Это, безусловно, счастье.