Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
— Вот видишь, симптомы новые появились, совсем одинаковые: у тебя лунатизм, у меня лунатизм. И болезнь у нас тоже одна.
— Неужели лунатизм, это продолжение нашей болезни?
Евдокия кивнула:
— Именно. Если дело так дальше пойдет, то кто может мне гарантировать, что и я не схвачусь за нож? Видишь опасность какая назрела. Нет, ты как хочешь, а я мужу должна рассказать.
— Раз так, хорошо, — согласился Борис. — Только дай мне несколько дней. С духом хочу собраться. Я не трус, но мне страшновато.
— Бояться
— Это да, но как я могу признаться? Я убивал людей! Женщин! Ты об этом подумала?
— Думаю.
— Нет, так сразу признаться я не могу. Дай мне время. Немного: день или два.
Евдокия вознамерилась брату ответить отказом, но зазвонил мобильный. Прижав трубку к уху, она после паузы грустно вздохнула и сообщила:
— Сам господь дал тебе несколько дней.
— Что случилось? — удивился Борис.
— Ленечка мне звонил, в командировку он уезжает. Просит срочно быть дома. Не стану же я рассказывать ему о тебе на ходу.
Глава 29
Леонид Павлович очень спешил и нервничал невероятно. Пока Евдокия по шкафам собирала его рубашки, он носился за ней и вопрошал:
— Даша, как я оставлю тебя одну?
Она, скрывая смятение, спокойно ему отвечала:
— Очень просто: возьмешь и оставишь. Как всегда. Не первый раз уезжаешь.
— Не первый, — соглашался Лагутин, — но раньше ты была под присмотром. На Пенелопу я мог положиться, а на тебя не могу. Ох, что теперь будет? И не ехать нельзя. Итак уже всем во вред оттянул командировку, но больше тянуть нельзя…
— Не тяни.
— Тянуть и нельзя! — рассердился Лагутин. — Нельзя не уехать! Неприятности на работе зреют, а домработницы я не нашел.
— Потому что ищешь мне няньку, — ответила Едокия, — а я уже взрослая. Порой даже старая, если на руки мои теперь посмотреть. Ты не заметил, что давно уже дом на мне. Все хозяйство на мне. И я как-то справляюсь. Будь спокоен и поезжай с легким сердцем. Все равно ты не видишь меня: днем — на работе, а ночью в другой кровати. Как я тут? Чем занимаюсь? Тебе даже некогда расспросить. Поэтому поезжай и не волнуйся.
— Но как, как я могу оставить тебя одну, когда ты такой ребенок? — разволновался Лагутин. — Дверь не всегда закрываешь, бегаешь по ночам…
— Уже не бегаю, — перебила его Евдокия.
— Так бегать начнешь без меня.
— Не начну.
Лагутин ревниво спросил:
— И не будешь разговаривать с незнакомыми людьми?
— Никогда.
— И дружить с чужими мужчинами себе не позволишь?
Евдокия закатила глаза:
— Ленечка, как возможно такое? За кого ты меня принимаешь?
— И к телефону не подойдешь?
Она, покачав головой, шепнула:
— Для меня существует только мобильный.
— И в дом посторонних не станешь пускать?
— Ни в коем случае.
— И дверь будешь тщательно
— Ленечка, успокойся, закрою на все замки. Я буду паинька, каких свет не видывал.
Лагутин пристально посмотрел на жену и попросил:
— Поклянись.
Евдокия торжественно произнесла:
— Сто раз клянусь!
Лишь после этого он отстал от нее и занялся чемоданами. Когда чемоданы были закрыты, Лагутин вернулся к жене и с нежностью вспомнил, что надо проститься. Прощались традиционно: страстно и на кровати. И, конечно, наспех: Евдокия толком не успела раздеться — мужу оставила память, не снимая своей комбинации.
После этого времени осталось в обрез: пришло такси, поэтому все наставления (совсем как Пенелопа когда-то) Евдокия на скорую руку давала.
— Не забывай пить таблетки, — скороговоркой твердила она, выскочив к лифту за мужем в том, в чем была, а была она в комбинации. — И, Ленечка, мазать артрит не ленись, и на ночь копресс приложи себе на руку, и, умоляю тебя, вовремя спать ложись, а то потом ты весь день раздражительный и с кем-нибудь поругаешься наверняка.
Лагутин уже был в пути — жену он не слушал, но машинально со всем соглашался:
— Да, дорогая, все буду делать, не волнуйся, все будет так, как положено.
Двери лифта раскрылись, и он закричал:
— Щеку давай!
Евдокия поспешно подставила щеку, но муж ее чмокнул в губы и, виновато пожав плечами, загрузил чемоданы в лифт.
— Я тебе потом позвоню, — бросил он и замахал руками: — Иди, родная, иди, ты раздета, не ровен час соседи увидят.
Двери закрылись — Евдокия, сделав важное дело, опустошенно сказала Бродяге:
— Вот и все, неожиданно мы одни. Человек предполагает, а бог располагает.
Бродяга с ней согласился — он был очень встревожен поспешными сборами и не знал чего от них ждать.
«А вдруг хозяйка уедет и меня не возьмет?» — вопрошали его глаза, но никто не собирался ему отвечать.
Все были заняты страшно.
Лишь теперь, когда ненавистный мужчина был заключен в большой короб, Бродяга вздохнул с облегчением: хозяка осталась, и он при ней. Жизнь хороша, хоть она и собачья.
А вот Евдокие жизнь не казалась хорошей. Проводив наспех мужа, грустная она поплелась домой. В голове — тревога за брата вперемежку с обещаниями, данными мужу.
«И что же я там наобещала ему? — подсчитывала она. — Двери не открывать, с посторонними не разговаривать и к телефону не подходить. Что ж, выполнить это совсем мне не сложно».
Едва она так подумала, как в кабинете Лагутина зазвонил телефон. Евдокия, забыв про обещания и ни секунды не думая, бросилась в кабинет и схватила трубку.
— Леонид Павлович мне срочно нужен, пожалуйста, позовите его, — услышала она взволнованный мужской голос.
— Леонид Павлович только что в командировку уехал, — ответила Евдокия, и «голос» запаниковал: