Ты меня бесишь
Шрифт:
Губам психа, который ждал её тут весь день и вечер. Под дождем.
Мак застывает на месте и перестаёт дрожать.
У него коротко и резко дёргаются руки, будто он собирается обнять её, но он сдерживает себя, опасаясь напугать её.
И аккуратно, совсем легонько, отвечает на поцелуй, на мгновение забывая обо всём и вся…
Соня обнимает его за шею теснее, не спеша отстраняться, она продолжает неловко касаться его губ, пытаясь изо всех сил продлить момент.
И Мак не выдерживает, обнимает её за талию и ведёт второй рукой…
Соня позволяет ему всё это и улыбается сквозь поцелуй. Волнительное, щекочущее чувство начинает учащаться вместе с биением сердца.
Она не будет думать о том, что творит. Еще хотя бы несколько секунд…
Мак теснит её в тень, не отстраняясь, обнимая Соню теплее, и спиной прижимает к ограде за кустарником.
Ограда оказывается сухой, над ней небольшой навес, а с другой стороны ветви кустарника.
Он целует Соню смелее, ладонью касаясь её щеки, запуская пальцы в её волосы, сбивая с неё кепку. А собственное сердце норовит вырваться из груди. И земля уходит из-под ног…
Он улыбается, чувствуя себя последним дураком, но улыбается счастливо. И улыбка мешает целоваться.
— Я люблю тебя…
Соня тонко стонет и сама же пугается этого звука. Она широко распахивает глаза, отворачивается и тяжело дышит, пытаясь успокоиться.
Мак медленно отступает, не зная, как реагировать, и пугаясь, что сделал что-то не так. Но не спрашивать же? Не хочется смутить…
Он поднимает кепку, отряхивает её и протягивает Соне.
— Окна дома погасли, вроде.
Она бросает её в рюкзак и сжимает его руку.
— У тебя есть деньги?
#42. Свитер покойника
— В смысле?
— Ну, нам же теперь надо на что-то жить! — Соня усмехается.
— А, — выдыхает Мак, успокаиваясь, и как-то по глупому шепчет: — Хорошо…
— Что? — она совсем перестает его понимать.
— Я бы с радостью, — поясняет он с довольной улыбкой.
— С тобой даже не пошутить нормально…
И Соня вдруг чмокает его в щеку, будто чтобы проверить, сможет ли еще раз оказаться к нему так близко.
— Я имела ввиду с собой. Сейчас.
— Немного, — шарит он по карманам. — А зачем?
— Такси тебе вызывать, дурень.
— А, — снова тянет он, — да, на это хватит. Ну, что, идём?
— Сейчас. Тебе нужно отогреться и поесть. И сделать уроки!
— Ты невозможна! Идём, — с уверенностью берёт он её за руку и подводит ближе к дому, вглядываясь в окна.
— Я не хочу, чтобы ты заболел. И что с твоей успеваемостью?
— Если я уйду, то только с тобой.
Она тычет пальцем Маку в грудь.
— Я вопрос задала. Со всей этой Мексикой ты пропустил занятия, и вообще, у тебя в семье чёрти что творится,
Он чихает, и снова начинает дрожать.
— Соня, я не знаю, — признаётся он убитым голосом. — Я не знаю ответ ни на один из твоих вопросов. Пожалуйста, давай уже решим что нибудь. Дождь!
— Уезжай, хорошо? Поговорим потом. Я… вернусь домой.
— Тогда я провожу тебя.
Она закатывает глаза и идёт к дому Тома. Кусок ткани будто жжётся через карман. Ей нужны ответы. Что-нибудь о том, куда одноклассник мог уехать, если с ним всё в порядке. Глупо, вряд ли полиция могла что-то упустить, но всё же…
А, может, Соня просто хочет попрощаться.
— Ты знаешь, где окно его комнаты? Я умею открывать.
— Да, идём.
Хорошо, что у них нет собаки…
Соня прокручивает в голове всю эту затею, включая все возможные последствия и в который раз винит себя за то, что свалила это на Мака.
Они пробираются во двор. Соня находит нужную сторону дома, построенного будто бы из разного размера камней, что им очень кстати. А вот дождь — нет.
Но она в хорошей форме, с отличными реакциями тела, а потому без тени сомнений собирается лезть вверх, опираясь на мелкие выступы, чтобы добраться до навеса над крыльцом, а по нему дойти до окна Тома.
А вот Мак медлит, прикидывая свои возможности. И для надёжности решает снять кеды, после чего дрожит ещё сильнее.
Соня взбирается наверх и замирает, уловив какие-то звуки в доме. Внизу снова включается свет, она подаёт Маку руку, надеясь, что их не заметили.
Он чудом успевает взобраться и застывает на месте, боясь шелохнуться. И в этот момент радуется дождю, ведь если они чем-то привлекли внимание хозяев, те могут списать всё на шум грозы.
— Мы с ним дружили когда-то, — вдруг говорит Соня, подойдя к окну Томаса. — В детстве.
— А потом перестали общаться?
— У отца иногда бывают дела в других местах, и если он уезжает надолго, то берёт с собой меня. Я была в Шотландии, наверное, года два. Это большой срок для детей. Мы выросли оба и изменились. Он стал странно себя вести, так что да… Может быть, если бы мы общались это время… Но у меня лишь недавно появился телефон. Отец против того, чтобы давать интернет в руки неокрепших умов, думаю, это правильно…
Она понимает, что снова начинает много говорить из-за охватившего её волнения, и замолкает.
Мак тем временем приникает к стеклу и, убедившись, что в комнате точно никого нет, начинает возиться с окном.
— Понятно… У тебя очень строгий отец. Мой не такой, мне кажется… Меня то отчим воспитывал, но чисто, так, под себя, понимаешь? Заставлял делать… всякое. И смотрел на меня… странно. Долбанный извращенец. Но ничего такого не было. Наверное, он просто хотел, чтобы мне было ещё хуже и я ни о ком больше не думал, и никого так не боялся.
— Он до сих пор живёт с твоей матерью?