Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика(Повести)
Шрифт:
Из кухни выглянула Ксана и, широко улыбнувшись, сказала:
— Галю! Лапушка!.. Та ты же не позорься. Вин же у тэбе никогда не получався!.. А надымили-то, батюшки!..
Она оглядела комнату и всплеснула руками.
— Стасик-то спит, дитятко! А вы, здоровенные, орете, як кочета! Гервасий Васильевич, будьте ласки, хоть вы их приструните… Они вас обое боятся.
Стасик спал. Бессонная ночь в самолете, волнение, обида и три полных бокала сухого вина сморили его еще час назад.
Кожамкулов и Хамраев перетащили Стасика в маленькую комнатку Робии Абдурахмановны, раздели
Все стояли в передней. Кожамкуловы прощались с Робией Абдурахмановной, а Гервасий Васильевич помогал Волкову застегнуть куртку.
— Пошли? — спросил Хамраев и открыл входную дверь.
— Сейчас, — сказал Волков. — Я догоню вас. Только гляну, как там Стас.
Он прошел в маленькую комнатку. Оберегая в темноте левую руку, Волков на что-то наткнулся и уронил стул. Тут же, у дверного косяка, Волков нащупал выключатель и зажег свет. Он поднял стул, повесил на его спинку брюки Стасика и только хотел выйти из комнаты, как Стасик поднял сонную голову от подушки и сказал:
— Это ты, Дим?
— Я, — ответил Волков. — Спи.
Стасик почмокал губами и пьяненько забормотал:
— Знаешь, я тебе забыл сказать…
— Завтра скажешь. Спи. — И Волков потянулся к выключателю.
— Меня Мила Болдырева провожала…
— Что?.. — Волков резко повернулся к Стасику.
— Она сказала, что будет ждать тебя в Москве… Я тебе завтра все расскажу…
Волков подскочил к Стасику и затряс его:
— Стас! Проснись! Стас!.. Да Стасик же!.. Проснись сейчас же!
Стасик открыл испуганные глаза и приподнялся на локте.
— Ты чего, Дим?..
— Говори… — хрипло приказал Волков. — Что она еще сказала?
— Ничего. — Стасик зевнул и закрыл глаза. — Сказала, что ждет тебя в Москве. Она месяца два как с Игорем разошлась. Об этом все знают… я ей уже во Внукове говорю: «Людмила Федоровна, вы ему напишите что-нибудь…» — а она говорит: «Не нужно. Ты ему передай только… Он все сам поймет…»
Утро выдалось солнечным. Белые горы зазубренно врезались в холодное голубое небо. Резкий ветер гнал по аэродрому пыль и мелкие обломки сухого курая.
До вылета оставалось десять минут.
Стасик был уже в самолете. Он метался в овале самолетной двери и, высовываясь из-за плеча бортпроводницы, что-то весело кричал Хамраеву и Кожамкулову.
Гервасий Васильевич и Волков стояли внизу, у первой ступеньки трапа.
— Я тебе там все написал, — говорил Гервасий Васильевич. — Постарайся сразу попасть к Харлампиеву или Бродскому. Это прекрасные травматологи… Ты записал телефон Бродского?
— Записал…
— А к Харлампиеву прямо в клинику… Сядешь на метро, доедешь до «Калужской», или как там она сейчас называется, пройдешь прямо и повернешь направо… Тебе любой покажет.
— Не нужно все это, Гервасий Васильевич… — глухо проговорил Волков, пряча лицо от ветра. — Я вернусь. Я обязательно вернусь…
— Хорошо, хорошо… — торопливо перебил его Гервасий Васильевич. — И сам шевели
— Я вернусь, — упрямо повторил Волков. Он обнял Гервасия Васильевича одной рукой и прижался лицом к его щеке. — Я, может быть, не один вернусь…
И тогда Гервасий Васильевич подумал о том, что он слишком стар для того, чтобы так долго себя сдерживать, — подбородок у него затрясся, и он почувствовал себя точно так же, как и много лет тому назад, когда на перроне Казанского вокзала провожал своего сына в Среднюю Азию.
— Ты мне только пиши! — прошептал Гервасий Васильевич. — Только пиши…
Он, кажется, даже сказал то же самое. И в этом не было ничего удивительного…
1968
ХРОНИКА ПИКИРУЮЩЕГО БОМБАРДИРОВЩИКА
Да, сделали все, что могли мы,
Кто мог, сколько мог и как мог.
И были мы солнцем палимы,
И шли мы по сотням дорог.
Да, каждый был ранен, контужен,
А каждый четвертый — убит,
И лично Отечеству нужен,
И лично не будет забыт.
Пролог
Моросит мелкий дождь. Он прижимает к земле редкую степную траву и собирается в рябые лужицы…
Рядом с молодым леском на небольшом полевом аэродроме группами по три-четыре самолета стоят бомбардировщики Пе-2. Вдалеке виднеются оставшиеся от мирного времени колхозные бараки и наспех вырытые землянки.
Несмотря на плохую погоду, машины облеплены техниками, механиками и мотористами. Они копаются в моторах, чистят, латают, приводят в порядок боевые машины под аккомпанемент самых обычных звуков удивительно мирного ремонта. Нервно визжат ручные дрели, хрипят напильники, лязгают гаечные ключи. Где-то пробуют завести двигатель. Он то взрывается большими оборотами, то выстреливает выхлопными патрубками, то зачихает и вовсе заглохнет. И опять все сначала…
Чей-то спокойный голос говорит:
— Четвертый день идет дождь…
— Полетов нет, и слава Богу… Каникулы, — говорит другой голос.
— Правда, раз в сутки кто-нибудь вылетает на разведку, но это всего лишь один экипаж, а весь полк сидит и развлекает себя как может, — говорит голос третьего.
А вот и бомбардировщик с хвостовым номером 115.
У самолета возле шасси, нагнувшись, стоит человек в комбинезоне. Неподалеку от него на стремянке работает молоденький моторист.
— Наша машинка… — говорит первый голос.
— Пикирующий бомбардировщик Пе-2, — говорит второй.
— «Пешка», — говорит третий.
Тот, что у шасси, выпрямляется. Это пожилой человек с озабоченной физиономией.
— А это наш отец и благодетель — младший техник-лейтенант Кузмичов…
— А проще — Кузмич…
Кузмичов поворачивается к маленькому худенькому мотористу и что-то говорит ему. Судя по выражению лица Кузмича и виду маленького моториста, Кузмич ничего приятного тому не сказал. Маленький даже не пытается оправдываться.