Ты погляди без отчаянья… (стихотворения)

Тагор Рабиндранат

2

Душа моя довольна.Перо, которым я рисую,Не взнуздано желаньем славы,И не хозяйничает имяНад вольным творчеством моим.Свой коврик на груди моих картинОно не расстелило и не село,И не подталкивает, и не говорит:«Меня ты прославляй».Хотя само напыщенное имяИ не работает и не творит,Но хочет все себе оно присвоить,Рассыльных славы держит у ворот.Оно из тысячи заказов разныхДля прославления себя престолПред самым творчеством воздвигло.Пока еще не заявилось имя,Я рисовать могу свободно,Самозабвенно, вольно, как весна.

* * *

Цветы из цветника сегодняЯ связывать не стану,Я не возьму тесьмуИз нитей золотых.Мне домочадцы говорят:«Но если ты цветов не свяжешь,То как мы их возьмемИ как в сосуд с водой поставим?»Я отвечаю:«Цветы сегодня словно танцовщицыНа празднике своем.Беспечное веселье в их движеньях,Их хоровод средь бокулов резвитсяВ лучах полуденных весенних.Любуйтесь их игрой привольнойИ слушайте их нежный шорохИ будьте тем довольны».Мой друг сказал с упреком:«Пришли мы в дом к тебе,Чтоб жажду утолить из чаши полной,А ты нам говоришь,Что сам разбилРазмера песенного чашу.Зачем закон гостеприимстваТы нарушаешь?»Ответил я: «К источнику пойдем,Смотрите,

как ручей течет свободно,То узкой, то широкою струей,Он прыгает с уступа на уступ,Скрывается в пещере.Вот грузный каменьВстает, как варвар, на его пути,А там древесный кореньПростер, как нищий, скрюченные пальцы, —Иль серебро струи схватить он хочет?»Собравшиеся люди мне сказали:«Что ж ты слова не сплел в стихотворенье,Куда ушла помощница твоя?»Ответил я: «Ее вам не узнать,Ведь у нее померкло ожерелье,Рубины на браслете не сверкают».Сказали люди: «Что ж нам ждать напрасно?Что мы получим от нее?»«Получите все, что дают цветыНа стебельках и на ветвях,Среди листвы зеленойИх краски радужно блестят,А запах веет в дуновенье ветраИ опьяняет свежий воздух.Цветы не для того, чтоб рвать в охапку,А для того, чтоб мы их красотуЦенили бескорыстноТам, где они растут».

* * *

При встречеМы с ней переглянулись.Я был так молод.Она меня спросила:«Кого ты ищешь?»Я ей ответил:«Поэт вселенной из своей поэмы бесконечнойОдну строку зачем-то вырвалИ плыть ее пустилВ поток земного ветра,Где аромат цветов плыветИ звуки флейты.Строка кружит, ища строку созвучную другую,И поисков безмолвное жужжаньеЗвучит в ее пчелиных крыльях».Она молчала,Смотрела в сторону куда-то.Мне стало грустно,И я спросил: «О чем ты думаешь?»И, обрывая лепестки, она сказала:«А как узнаешь ты – нашел иль нетСреди бесчисленных мельканийЕе созвучную одну?»Я ей ответил:«То, что ищуВ раздвоенной неполной жизни —Большая тайна,Она откроется сама собой,Откликнувшись необычайно,И тайну я узнаю —Созвучие с душой другого».Она молчала.На смуглой нежной шееБлеснуло тоненькое ожерелье,Как будто облачка слегка коснулсяОсенний бледный луч.В ее глазах мелькалаКакая-то растерянность, боязнь,Что кто-то навсегда уйдет, ей не открывшись.Она стояла неподвижноВ тревоге – и не знала,На что решиться.Я встретился с ней на краю дорогиВ широкий мир,Я ждалЖеланной встречи…Она ушла.

* * *

Мерцал светильник медный на подставке,Фитиль соломинкой в нем подправляли.Узорный светлый пол блестел,Как будто сделан из слоновой кости,А на полу расстелены циновки.Мы, дети, кучкой собрались в углуПри тусклом свете.Вошел старик Мохон Шордар,Лицо его – с дубленой темной кожей,Окрашенные волосы завиты,Навыкате глаза.От дряхлости все тело дряблым стало,И ноги, руки – длинные костяшки,А голос или зычный, или тихий.Мы любим страшные его рассказы.Вот он садится между намиИ начинает свой рассказ о Рогхо.Мы слушаем, оцепенев, чуть дышим,И все у нас колышется в душе,Как ветви джхау в южном ветре.Перед окном открытым в переулкеСтолб с газовым зажженным фонаремСтоял, как одноглазый призрак,С угла на темной улице раздалсяПевучий выкрик продавца жасминов.А рядом во двореЗалаяла собака.Пробили в колокол у входа – девять.Мы тихо слушаем рассказ о Рогхо.У сына Тотторотно в доме праздник —Ему давали шнур священный;И Рогхо передал с гонцом:«Одним «Прими поклон» не обойдешься,Не думай о расходах».И Рогхо написал, чтобы правительПять тысяч рупий выдал на расходы.Вдова налог радже не уплатила,И дом ее к продаже был назначен.К правителю в дом заявился Рогхо,Сполна за долг вдовы с ним рассчитался,Сказал: «Ты грабил многих бедняков,Так пусть им хоть немного станет легче».Однажды в полночьС добычей Рогхо возвращался,Шел к узкой длинной лодкеВ тени смоковницы на берегу.Тут он услышал —В деревне, в доме том, где свадьба, – плач.Жених повздорил и невесту бросил,К ногам его отца упал с мольбойОтец невесты, – в этот миг с дорогиИз зарослей бамбуковых густыхРаздался клич: «Ре-ре… ре-ре… ре-ре…» —И звезды в небеКак будто вздрогнули.Все знают, это грозно кличетРазбойник Рогхо.И с женихом богатый паланкинНосильщики в испуге уронили.Тут прибежала мать невестыИ с плачем умоляла в темноте:«Сынок, спаси честь дочери моей!»Встал Рогхо как посланец бога Ямы,Из паланкина вытряс жениха,Отцу его отвесил оплеуху,И тот упал на землю, оглушенный.Вновь в доме раковина заиграла,И женщины встречают жениха.Вот Рогхо сам с разбойничьею шайкой;Как привиденья в ночь женитьбы Шивы, [94] Тела умащены, полуобнажены,А лица в саже.Сыграли свадьбу,Кончалась третья стража ночи.Разбойник, уходя, сказал невесте:«Сестра моя,Коль вновь тебя обидят,То вспомни Рогху».Пришло столетье, новое, иное,И детвора теперьПри свете электрическом читаетВ газетах сообщенья о разбоях.А вечера прослушиванья сказокУшли из мираС воспоминаньем нашимИ со светильником погасшим.

94

Шива – покровитель духов и привидений, обитающих на площадке для сжигания трупов. Эти духи и привидения сопровождали его и во время свадьбы.

* * *

Приказ падишахом дан —И войска привели Афра Сахиб Хан, Музаффар Хан, Мухаммед Амин Хан,А с ними раджа Гопал Синг Бхадаурия, Удаит Синг Бундела.Окружили моголы Гурудаспур.Защищает крепость сикхов отряд,Бонда Синг – их сардар.А в крепость нельзя еду пронести,Отрезаны все пути.Только ядра пушекЧерез стену летят,Все небо от света факеловКроваво алеет во мраке.Истощился запас ячменя, пшеницы,Ни зернышка, ни крупицы;Не хватает дров;С голоду мясо сырое едят,Даже срезая с бедер своих,Кору и зелень побегов толкут,Из них лепешки пекут.Восемь месяцев длились муки,Наконец попала моголам в рукиКрепость Гурудаспур.Место казней стало болотом крови,Пленники перед смертью кричат:«Славься, гуру!»С утра до вечераПадают головы сикхов [95] , отсечены…Нехал Сингх – еще отрок.Прекрасно его молодое лицо,Изнутри озаренное светом.В глазах его словно застылаУтренней песней радость.Его блестящее юное телоСоздал божественный ваятельРезцом молнии.Юноша восемнадцати лет.Как шалового дерева ветку,Его в расцветеНежно колышет южный ветер.В теле и душеЮноши —Избыток жизни.Связанный, он стоит,Все на него глядятС изумленьем и состраданьем.Даже меч в руках палачаНа мгновенье замер…Тут прибыл гонец из столицыС грамотой, что помилован отрок,Подписано – Саид Абдулла Хан.Развязали юноше руки.Он спросил: «За что мне такая милость?»Сказали, что мать-вдова сообщила,Что он, ее сын, по вере не сикх,Что

сикхи насильно держалиЕго в плену.Покраснев от стыда и гнева,Воскликнул юноша громко:«Не хочу я свободы, купленной ложью,Только в правде – моя свобода,Я – сикх!»

95

Сикхи – члены религиозной общины, основанной в XVI в.

* * *

Пусть дом моих дней последнихПостроен будет из глины,И зваться он Шамоли будет.Когда же дом рухнет,Покажется, будто прилег он уснуть,Смешается глина с землей,И дом не поднимет обломки столбов,Как будто на землю жалуясь небу,Не даст он средь реберРазрушенных стенПриюта для призраков дней отошедших.На этой земле я сложуОснову последнего дома,И пусть забвение всех страданий,Прощение всех поношений,Ошибок, обид, издевательствПокроется порослью мягкою дурбы.Пусть рев кровожадныйВсех хищных столетийВ нем смолкнет навеки!Я буду под кровом той же земли,Что в детстве мне сыпала каждое утроВ завязанный чадорПригоршню цветов – и жасмин, и чампак,И манго цветы, что еще до весныПо южному ветруВо мглистую даль уносилиПризывы юности пылкой.Я с детства люблюБенгальских женщин,Их обликом я зачарован.Сурьмой в них темнеет родная земля,Пушится нежная поросль риса,В их добрых глазах я увиделСиянье вечерней зариНа краю небосклонаНад синим далеким лесом.Земля будет каждое утроПред домом моим просыпаться,Когда прикоснется к ней нежноРассвет золотой.А вечером в сумраке синемЕй будет светло улыбатьсяБессонныйВесенний месяц.Земля увлекала меняВ дремучие заросли джхау,На берег обрывистый Падмы,Где в дуплах – тысячи птичьих гнезд,К двуцветным полям горчицы и льна.К извилистым тропкам в деревню, на берег пруда.Чаруя мой взор,Земля зазывала меняИ в полдень холодныйТуда, где у красной дорогиСлетались, воркуя, голуби,Туда, где по желтой пожухлой травеЛениво бродили коровы,Сгоняя хвостомНазойливых мух со спины,Туда, где гнездилсяНа пальме высокойОтшельник-коршун.Сегодня на склоне днейУслышал я зов твой, земля,Припал к твоему материнскому лону,Где некогда ты сохраняла Ахалью [96] ,Покуда ее не коснулисьСтопы ног смуглых и мягких,Как дурба-трава [97] , и проснуласьАхалья для новой жизни.

96

За супружескую неверность Ахалья была проклята Гаутамой и превращена в камень на десять тысяч лет.

97

Дурба – невысокая ароматная трава, атрибут религиозных церемоний.

Из книги «Дорога» («Битхика»)

1935

Написанное на досуге

Стихи мои, мой берег одинокий, В безбрежный океан глядящий молчаливо,Пускай окатит вас прибой высокий И жемчугом воздаст спокойный час отлива.Стихи мои, вам скромность не помеха, Не блещут пестротою ваши одеянья,Вы у толпы не сыщете успеха, И в доме знатока вам не снискать признанья.Стихи мои, я мысленно рисую В тишайшей тишине ваш образ одинокий —Не девушку, но девочку босую, Сидящую в дверях, поджав худые ноги.Она себя еще не понимает, Беспечен взгляд ее, и голос беззаботен,Над ней на крыльях время пролетает, И утро пьет росу и переходит в полдень.А если хочешь знать ее – то просто В распахнутых дверях постой со мною рядом,Ей не ответить на твои вопросы Ни словом вычурным, ни молчаливым взглядом.Пока играет ветер волосами, Она сидит в пыли, качая головою,И голубыми детскими глазами Доверчиво глядит на небо голубое.Шум леса, словно музыка, струится, Река дымится от полуденного жара,И над водой неведомая птица, Качаясь вверх и вниз, поет на ветке джхау,И под прохладным ветром неустанно Качается джарул, усыпанный цветами,И камини цветут благоуханно И опадают в тень сырыми лепестками,И запах тулси [98] льется над землею, И аромат земли в каморке обитает,И медленно пчела над головою Кружится и, жужжа, куда-то улетает.А девочка, она ушла с урока, Она идет в себя и целый мир находит,И в этом мире бродит одиноко, И среди бела дня каракули выводит.Пускай ее природа окружает, Как разноцветный сад, светло и откровенно:Журчит вода, и травы полыхают, И веет от лугов медовый запах сена.От добрых глаз я девочку не прячу, Без хитрости на вас глядит она с порога.А если вы посмотрите иначе — Ну что ж – нехороша, худа и босонога.

98

Тулси – базилик. Его семена употребляются для изготовления четок.

Твой портрет

Вот твой портрет. Порою полуденной Сидишь в лесу, одетом в полумглу.Жасмин, в пучок волос твоих вплетенный, Дыханьем сладким приманил пчелу. Перед тобой – песок, от солнца белый, Речной поток струится, обмелелый; И трепетная тень скользит несмело По твоему челу.Твои глаза, исполненные ласки, Притенены, как лес, где тут и тамРой мотыльков в неутомимой пляске Расплескивает краски по цветам. Весенний ветер, теплотою вея, Срывает лепестки рукой своею И этот скромный дар, благоговея, Кладет к твоим ногам.Звучит не умолкая птичье пенье На дереве, у полусонных вод.Пригоршни света на твои колени Бросает лучезарный небосвод. Проходит путник. Песнь его простая Волнует сердце, горестно рыдая. Кружится над тобой созвучий стая — И тихо вдаль плывет.

Скупая доброта

В твоих глазах я вижу вперемежкуТо нежность, то лукавую усмешку. Я слышу песнь в молчании твоем.В моей душе смешались свет и тени,И радости и горе – в вечной смене. Мы так близки и далеки вдвоем.Порой меня ты подвергаешь пыткам,Но, сжалившись, божественным напитком По капле мне даруешь доброту…Все, что даешь, ты отберешь, быть может,В твоем пиру мне сердце голод гложет — Как от него спасенье обрету?О моллика! О нежный цвет фальгуна!Твое вино – в дыханье ночи лунной. Тебе, скажи, не южный ветер друг?Богатством он наполнил лес пустынныйИ запахов незримой паутиной Окутал мир, простершийся вокруг.А я сейчас – как дуновенье стужи.Твержу мольбу, всегда одну и ту же. С сухих ветвей осыпалась листва.Мой взор туманят слезы, закипая;И доброта мне жертвует скупая Два-три цветка, раскрывшихся едва.Все то, о чем душа моя мечтала,Безжалостная буря разметала. Пускай навек останусь одинок —Рукой судьбы мне послана награда:Два-три цветка всего. Им сердце радо, Но мало их, чтобы сплести венок.

Сумерки

На нижнем этаже, с утра и допоздна, Не разгибая стана, Хлопочешь ты по дому неустанно.Ты с множеством людей делами сплетена Узлом незримых нитей — И не найти хозяйки домовитей.Но день скрывается за далью золотой, Путь уступая ночи. Во все углы вползают мрака клочья.Ворона спряталась под свод листвы густой, Даль огласилась карком. Река блестит в сиянии неярком.Опутан ближний лес вечерней темнотой; И в веянье прохлады Вливается немолчный звон цикады.Когда умолкнет мир под покрывалом тьмы, Твои шаги я слышу — Ты тихо поднимаешься на крышу…Не знаю, как тебя зовут, – чужие мы. Но в этот час безмолвный Гляжу я на тебя, волненьем полный.Тебе подругою – далекая звезда. Все узы расторгая, Стоишь – уже не ты, совсем другая.Потом спускаешься ты вниз – и, как всегда, Свет зажигаешь дома. И снова все привычно и знакомо.