Ты, я и другие
Шрифт:
Бет медленно качает головой.
– Встречаешься… Как интересно. Ты подразумеваешь, что секс с ней дает тебе острые ощущения? Она ублажает тебя в чем-то из того белья, что ты ей накупил? – Второй раз за сегодня я чувствую, как щеки заливает краска стыда. – Ведь все ясно до полной прозрачности. Что ты собирался обсуждать? О чем «разговаривать»?
Бет отворачивается к мойке, ставит туда свой зеленый чай и идет к холодильнику. Достает бутылку вина и наливает бокал. Делает большой глоток. Говорит, не поворачиваясь ко мне:
– Дома ты этого не
– Ты права, – говорю я ее спине. – Прости.
Она смотрит в окно кухни и спрашивает у моего отражения:
– Когда это началось?
– Бет…
– Мне нужно знать, Адам. – Теперь она смотрит прямо на меня. – Как долго ты мне лгал?
Я замираю. Это очень трудный вопрос; и на него так много возможных ответов. Я быстро решаю: должно быть, она имеет в виду только Эмму.
– Недолго.
– А точнее?
Я знаю, что должен сказать: «Пять месяцев». Но слышу свой голос, он произносит:
– Три месяца.
Она часто моргает и отворачивается. Я знаю, она старается сдержать слезы. Достает из кухонного шкафчика сложенную в несколько раз бумажку. Делает еще глоток вина и машет бумажкой перед моим носом.
– Распечатка банковского счета. Я просто хотела до начала сегодняшнего разговора разобраться, кто за что платит каждый месяц.
В глазах возникает тупая пульсация.
– Здесь больше чем за пять месяцев, – продолжает она. – Уж не спрашиваю, когда ты последний раз водил меня в такое роскошное место, как отель «Лэнгэм», или покупал мне белье в элитных салонах. Но вот удивительно: каждая твоя следующая ложь задевает меня все меньше и меньше.
Сердце замирает, и я мельком думаю, может ли чувство вины воплощаться непосредственно в боль.
Ее глаза полны слез.
– Знаешь, не было почти ни одного дня, чтобы я не плакала. Иногда я злилась. Так злилась, что ненавидела тебя. А иногда мне было просто грустно.
На слове «грустно» она запинается.
– И что ты теперь от меня хочешь? – В моем голосе звучит смирение.
– Для начала прекрати обманывать.
Я тяжело вздыхаю.
– Мне теперь сдавать анализы, проверяться? – спрашивает она отстраненно.
Мотаю головой:
– Нет необходимости. Я всегда использовал… защиту.
– Возможно, все-таки стоит. Я раньше об этом и не думала. Почему бы? – Она словно обращается в пространство.
– Тебе не о чем волноваться, Бет.
– Мне есть о чем волноваться. Например, о деньгах. – Ее мокрые глаза смотрят в сторону, избегают моего взгляда. – Мне нужно волноваться о том, что из-за твоего члена я теряю дом. Нужно время подумать, как жить дальше – без тебя. И чтобы ты хоть раз для разнообразия подумал о том, что нужно мне.
Она права. Не знаю, где буду жить я сам, когда вернется Бен, – и потяну ли я на самом деле содержать два дома. Перед глазами на миг возникает картина жизни с Эммой и Гарольдом, и меня пробирает дрожь. Я буду обладателем самой
Слышу свой голос: он убеждает Бет, что я по-прежнему буду оплачивать все счета. Извиняюсь и выхожу в туалет. Бет хотела услышать именно это? Она хочет мне верить? Я хочу, чтобы она поверила моим словам?
Я сижу на унитазе и стараюсь не обращать внимания на внутренний голос. Он говорит мне: остановись, парень, ты ведь и сам не уверен. А значит, давая обещания, ты обманываешь.
Глава 11
– Адам заявил, что я перестала хотеть его. Пустой был разговор.
– А ты? И вправду перестала?
Я все время задаю себе этот вопрос.
Сосредоточенно изучив свои ногти, отвечаю:
– Трудно сказать. Мы очень давно женаты. Наступил период, когда мне хотелось только спать. Спать и спать… Не думаю, что я перестала хотеть именно его; тогда мне просто вообще не нужен был секс.
– А ты ему это говорила?
Качаю головой.
– Теперь я понимаю: мне хотелось, чтобы он сам заметил и завел разговор, спросил, как я себя чувствую. А не я, понимаешь? Вечно все разговоры приходилось начинать мне… – Я поднимаю взгляд. – Это длилось недолго, может, пару месяцев. Мы снова начали спать вместе, как только я сдалась и сделала первый шаг. – Вздох. – Конечно, к этому времени я его потеряла.
– Несколько недель назад мы говорили о твоих страхах, помнишь? – Каролина дует на кофе и меняет тему.
Я киваю.
– Ты говоришь, все проясняется. Так каков твой самый большой страх?
Закрываю глаза. А я вообще смогу жить без Адама? Что мне нужно: может, простить его и попытаться заново что-то выстроить?… Ребра стискивает мышечным спазмом. То есть вот он, мой страх.
– Принять его обратно, хотя на самом деле ничего не изменилось и я просто прячу голову в песок.
– Еще? – требует она.
– Провести остаток жизни…
Каролина вопросительно приподнимает брови.
– Что, если я не смогу выбраться из своего тесного мирка? Не смогу впустить в него другого мужчину? Или, еще хуже, – впущу, и обнаружится, что у меня на лбу стоит печать: «Давай, обмани меня»?
Она улыбается:
– На твоем лбу нет такой печати. Только в воображении.
Я подаюсь вперед, беру матрешку, которую она показывала мне несколько недель назад, и вынимаю куколок одну за другой. Глажу пятую, самую маленькую, и шлюзы страха распахиваются настежь.
– Я во всем сомневаюсь, – доносится мой голос. – Я знаю, что со мной все в порядке; мой агент твердит мне об этом бесконечно: если я постараюсь, успех непременно придет. А моя внутренняя диверсантка вечно ждет, что я оступлюсь.
Каролина пожимает плечами:
– Найди способ с ней совладать. По-моему, отлично помогает визуализация. Может, дадим твоей диверсантке имя? Как только почувствуешь, что она заражает тебя негативом, зрительно представь, как она выглядит, что на ней надето, – а потом заткни ей рот кляпом, плотно заткни.