Ты, я и другие
Шрифт:
Привет, Бет, ха-ха-ха! Добро пожаловать! Что у тебя за история? – Это Салли из Манчестера.
Черт! Как же начать?
Мой муж изменил мне с молодой. Он инфантилен и эгоистичен. Я так на него злюсь, что хотя не испытываю желания разбить ему морду, считаю, что с креветками – отлично придумано.
И отсылаю ответ.
Она красивая? – спрашивает Салли. – Мой муж трахается с бывшей «Мисс Великобритания». А я родила ему наследника, всего полгодика малышу, и после родов поправилась на восемь кило. Он изменяет мне с молодой стройной
Да ладно, Салли, – пишет Бриана из Куинса. – Мой ушел от меня к мужику. Прости, но, по мне, пусть бы лучше была красотка.
Господи. Это уже чересчур. Делаю перерыв, завариваю чай, устраиваюсь на диване, потом читаю еще несколько подобных историй.
И решаю, что нужно быть активней. Я охотилась в джунглях Всемирной паутины так, что даже пропустила целую серию «Места преступления». Теперь я знаю об изменах все! Я вооружена и очень опасна. Так что посылаю Адаму е-мейл.
Тема: Ты
Кому: ahall@hall & fryuk.net
30 сентября 2014 21:42 PM
Нам не о чем разговаривать, я просто опишу, что чувствую. Словарь утверждает, что моногамия – это «состояние, когда у мужчины только одна пара». Внимание, Адам, вопрос: «Что у тебя общего с гиббонами, волками, лебедями, совами, бобрами, черными грифами, китами и термитами?»
Ответ: «Абсолютно ничего. Они имеют только одного партнера. А ты… Ты находишься на уровне ниже уровня термитов. Как тебе живется? Гордишься небось?»
Я сказала все, что собиралась. А теперь шуруй к дьяволу.
Бет.
P. S. Тебя, говорят, избили? Я бы посочувствовала, но это, наверное, карма. Мег утверждает, что все обошлось. Так что я вполне могу отправить тебе письмо. И больше не желаю иметь с тобой ничего общего.
Жму кнопку «Отправить», иду в гараж и отрабатываю на боксерской груше удар левой.
Глава 8
Я делаю первый сегодня глоток кофе, сидя за маленьким столиком из кованого железа на балконе квартиры Бена. Хотя доносящийся снизу уличный шум порой раздражает, сегодня он меня успокаивает, отвлекая от шума внутри головы. Пора отправляться на работу, а мне хочется всего лишь заползти в постель.
В постель нельзя, снова начнет сниться… разное. Родители – они еще живы; Бет и я – мы еще молоды и любим друг друга…
Мозг наотрез не желает спать. Стоит голове коснуться подушки, он идет вразнос. Прошлой ночью матушка обругала меня за сломанную гитару Бена: это-де я виноват. А потом она забацала песню, что-то вроде «Звуков музыки». А потом Бет обозвала матушку термитом. Я спросил: может, это ты про меня? Может, это я термит? Прямо перед тем, как я проснулся, Бет превратилась в гигантского насекомого и откусила у матери голову.
В кухонной хлебнице я нахожу недельной давности круассан. От него пахнет плесенью, но другой еды в шкафу нет. Прежде мне никогда не приходилось ходить в магазины за продуктами. Закупками и готовкой всегда занималась Бет. Как у нее дела, кстати? Уже готова поговорить?
В письме она утверждала, что не хочет иметь со мной ничего общего. Видимо, здесь и кроется корень моих ночных кошмаров. Письмо пришло неделю назад. Меня так и подмывало написать ей: проваливай и сама плати за все, если хочешь независимости, – но я удержался.
Ставлю
Сижу на краю ванны, по щекам текут слезы. Последний раз я плакал двадцать два года назад, когда одновременно потерял мать и отца. Замерев у могилы, я обнимал Бена, зная, что жизнь никогда не будет прежней.
«Большие мальчики не плачут, Адам».
Стоит вспомнить любимую присказку мамы, голова начинает болеть еще сильнее. Не знаю, что сделала бы сейчас Бет, – возможно, волшебным образом достала бы из кармана обезболивающее; одно я знаю наверняка: она бы все исправила. Точно так же, как наладила мою жизнь тогда, через год после похорон.
А я не могу попросить ее о помощи: она заявила, что не хочет со мной разговаривать, пожелала мне убираться из ее жизни, убираться к чертовой матери. Судьба, которую я, вероятно, заслуживаю.
Я смотрю на дверь противоположного кабинета и улыбаюсь самой лучезарной из своих улыбок.
– Джен!
Джен, наша общая на двоих с Мэттом секретарша уже много лет подряд, смотрит на меня снизу вверх, сидя на полу в окружении трех плотно набитых архивных коробов.
– Ох! – Она замечает меня и морщит лоб. – Не спится?
– Не особенно. Джен, ты здесь самая главная. У тебя ведь точно есть парацетамол? Скоро придут Гренджеры, а у меня голова как котел.
Она встает и потягивается.
– Сходи к доктору, попроси, пусть выпишет снотворное.
Открывает аптечку, и я слежу за ней, как наркоман в ожидании дозы.
– Адам, ты меня слышишь?
– Да. Пройдет. Слишком много проблем.
– Ты плохо выглядишь.
– Есть с чего. – Я выжимаю улыбку. – Ладно, наладится. Мэтта еще нет?
– Пьет вторую чашку кофе. Принести тебе? – Она протягивает мне упаковку парацетамола.
Я снова улыбаюсь:
– Спасибо, Джен. Я буду у него. Дела не ждут.
Передавая таблетки, она задерживает мою руку:
– Мы ведь сто лет знакомы, верно?
Я настораживаюсь. В голове мелькает картинка: Джен объявляет о своем увольнении, Мэтт орет и обвиняет во всем меня.
– Ну, ты должен теперь сам за собой следить. С тех пор как вы с Бет разбежались, ты на глазах превращаешься в засранца.
Я удивленно смотрю на нее.
– Ничего себе припечатала, мисс Манипенни. Я подумаю.
Она смеется.
А я отправляюсь в офис Мэтта готовиться к встрече с самым крупным нашим клиентом.
Второй раз за месяц моя машина движется в сторону Вейбриджа, словно сама по себе. Рабочий день пролетел, я и не заметил; сейчас надо разобраться с тем хаосом, который возник в наших с Бет отношениях. К тому же мне отчаянно нужна свежая одежда. Я не стал загодя звонить. Если она дома, она дома. Если нет…
Во время встречи с Гренджерами я кое-что обнаружил. Случайно. Трудная вышла встреча, и клиенты вели себя упрямее, чем обычно, да и рынок в последние месяцы неспокоен. А я, проявляя должный энтузиазм, нащупал в кармане ключ от задней двери. Поменяла замки, ха! Ей не удастся выжить меня из дома!