Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
Шрифт:
Странная девочка, на других не похожая. Крошечная-крошечная, в розовой вязаной кофточке с вечно расстегнутой последней пуговицей. И какая серьезная.
Родителей она обожала. Ее привязанность к ним была такая страстная, что, когда по настоянию отца ее отдали в Киевский институт [464] , она не могла перенести разлуки, заболела и почти все время провела в институтской больнице. Разлука для нее — хуже смерти.
Живые, бойтесь земных разлук [465] , —464
…ее отдали в Киевский институт… — Гиппиус в 1877–1878 гг.
465
Живые, бойтесь земных разлук… — Последняя строка стих. «Берегись..»(1913).
……………………………………..
скажет она потом, зная с детства, что
Любовь не стерпит, не отомстив, Любовь отнимет свои дары. [466]«Я с детства ранена смертью и любовью», — отмечает она в 1922 г. в своем «Заключительном слове». А в книге о Мережковском, рассказывая о своем отце, она пишет: «Я его так любила, что иногда, глядя на его высокую фигуру, на него в короткой лисьей шубке, прислонившегося спиной к печке, думала: «А вдруг он умрет? Тогда я тоже умру».
466
Любовь не стерпит, не отомстив… — Из стих. «Берегись…».
Он умер, когда ей едва минуло одиннадцать лет. Но уже раньше по поводу смерти в их доме одной дальней родственницы она замечает: «Смерть тогда на всю жизнь завладела моей душой». Смерть отца — как бы начало ее собственной смерти, которую она тогда ощутила впервые со всей ей доступной реальностью. Не успела родиться, как уже начала умирать. Недаром прозвали ее в Киевском институте: «Маленький человек с большим горем».
После родителей она больше всего любит свою единственную «нянечку Дашу» — Дарью Павловну Соколову.
Она никогда не узнает, Как я любил ее, Как эта любовь пронзает Все бытие мое. Любил ее серое платье, Волос ее каждую прядь, Но если б и мог сказать я. Она б не могла понять. [467]Нянечка Даша зовет ее «Батюшка белый» и носит перед сном на руках вокруг зала. Она же водит ее гулять в Летний сад. Отец З.Н. дважды пытался обосноваться в столице, но петербургского климата не выдерживал и переводился в провинцию, во второй раз в Нежин, город Гоголя [468] , где вскоре и умер от острого туберкулеза.
467
Она никогда не узнает… — Один из вариантов стих. «Оттуда?» (Варшава, 1920; с посвящением: Д.П.С. — няне Д.П. Соколовой).
468
…Нежин, город Гоголя… — Н.В. Гоголь в 1821–1828 гг. учился в Нежинской гимназии высших наук.
«В первый раз мы жили там, когда мне было всего четыре года», — вспоминает З.Н. о своем «первом Петербурге». «Мне помнятся только кареты, в которых мы ездили, да памятник Крылову в Летнем саду, куда меня водила няня Даша и где играло много детей. Впрочем, еще Сестрорецк, лес, море и белые снежинки, падавшие на мое белое пальто (в мае)».
Я претепло одета, Под капором коса. Иду — теперь не лето — Всего на полчаса. [469]469
Я претепло одета… — Из стих. «Девочка» (1912).
Но однажды няня Даша повела ее не в Летний сад, а в Гостиный двор — покупать куклу. Был конец марта, и не белые снежинки падали на ее белое пальто, а громадные хлопья мокрого снега, похожие на грязные носовые платки. Но «маленького
470
«Желанья были мне всего дороже…» — Из стих. «Брачное кольцо» (1905).
В этом ее первом желании, как в фокусе, — все, о чем она потом в жизни мечтала и от чего не могла, не умела (а может быть, просто в глубине души не хотела) отказаться. За несколько недель до своей смерти она, полупарализованная, на обложке книги, которую перелистывает — антологии русской поэзии «Якорь», — левой рукой, справа налево, так что прочесть написанное можно только в зеркале, нацарапывает:
По лестнице… ступени все воздушней Бегут наверх иль вниз — не все ль равно? И с каждым шагом сердце равнодушней: И все, что было, — было так давно… [471]471
По лестнице… ступени все воздушней… — Четверостишие, написанное Гиппиус на обложке коллективного сборника стихов «Якорь» (Берлин, 1936). Стихотворение привел также С.К. Маковский в книге «На Парнасе Серебряного века» (Мюнхен, 1962; очерк «Зинаида Гиппиус»).
Эта беспомощная, последняя попытка преодолеть свою слабость — одно из бесчисленных доказательств ее воистину необыкновенной живучести: «Неугасим огонь души» [472] .
Но кто бы мог предположить, что в этом хрупком, эфемерном, не от мира сего существе, какой она казалась, такая сила?
Первая исповедь. О ней — в «Заключительном слове». Бедная, на деревенскую похожая церковь. За высокими окнами — верхушки зеленеющих деревьев. Тишина. Весна… Кстати, как это до сих пор никто из критиков не отметил ее замечательный язык — ясный, острый, сверкающий, как чистейшей воды алмаз. По поводу этой своей первой исповеди она пишет: «Но искупленья я еще не понимаю», — и прибавляет: «Я, очевидно, не понимаю и покаяния».
472
«… Неугасим огонь души». — Из стих. «Неотступное» (1925).
Теперь, когда ее «труды и дни» [473] известны, это признание особенно поражает, чтобы не сказать — потрясает. За всю ее долгую жизнь — ни одного факта, ни даже намека на факт, который свидетельствовал бы, что она хоть раз чистосердечно в чем-нибудь покаялась, смирилась, признала себя виноватой или хотя бы просто попросила у кого-нибудь прощения, извинилась. Нет — ни смирения, ни покаяния. Она словно боится, что, смирившись, покаявшись, она потеряет тот внутренний «упор», ту от ее сознания скрытую «пружину», благодаря которой она плохо ли, хорошо ли, но продолжает держаться на поверхности, когда другие камнем идут ко дну.
473
«Труды и дни» — название дидактической поэмы древнегреческого поэта Гесиода (ок. 700 до н. э.).
В своей книге о Мережковском она вспоминает, что, когда ее отец был ею недоволен, он переставал обращать на нее внимание, и она знала, что необходимо (ее слово) идти просить прощения. Но о том, каких ей это стоило усилий, она молчит. И что она шла и прощения просила, свидетельствует о ее действительно безграничной к отцу любви.
474
Но слабости смирения… — Неточно из стих. «Оправдание» (1904).