Тяжелые дни. Секретные заседания Совета министров
Шрифт:
Распоряжаются все, начиная от любого предприимчивого прапорщика. В возникающих спорах и столкновениях высшие военные начальства становятся на сторону своих, но за всякий беспорядок отвечать должны чины Министерства внутренних дел. Среди последних все сильнее проявляется стремление или перевестись во внутренние губернии, или же просто уйти в отставку. Получается в итоге полное расстройство местной службы. Это явление надо во что бы то ни стало остановить, иначе скоро правительство окажется без аппарата на местах. Но министр внутренних дел ничего не может сделать. И юридически, на основании положения о полевом управлении, и фактически у него нет реальной власти на территории театра войны. Эти подробности, конечно, неизвестны массе населения, да и самим деспотическим прапорщикам. В их глазах во всем и во вся виновато ведомство внутренних дел. В конце концов, я, в качестве министра, становлюсь всеобщим козлом отпущения, тем злосчастным Макаром, на которого
общественными кругами. К каким это может привести последствиям при общем возбуждении умов – едва ли нужно говорить. Если подобные толки служат громоотводом для одних и способом достижения политических целей для других, то для государственного правопорядка они представляют серьезную угрозу.
Вот в ближайшие дни соберется Дума. Я знаю из верных источников, что нас хотят забросать запросами по местным делам. Что же я буду отвечать? Ведь я ни в чем, касающемся подчиненных военному командованию территорий, точно и исчерпывающе не осведомлен. Да и как я могу давать объяснения о действиях и распоряжениях, которые принимаются и проводятся без моего ведома. Как я могу отвечать за политику Ставки, принципы и цели которой вырабатываются без моего участия, о которых меня не осведомляют и которые осуществляются вне моего контроля. Настоятельно прошу Совет министров возможно скорее принять меры к установлению постоянного живого контакта с Верховным главнокомандованием. Я докладывал об этом и великому князю, и государю и встретил с их стороны полное сочувствие».
А. В. Кривошеин:
«Слова министра внутренних дел дополняют то, что нам пришлось сегодня услышать от военного министра о состоянии умов в Ставке. Картина вырисовывается такая, что жутко становится за будущее. На фронте бьют нас немцы, а в тылу добивают прапорщики. Над Россией нависает какая-то безысходная трагедия. Пока военное реформаторство распространялось на одну Галицию – один вопрос.
Сейчас неприятель захватил почти третью часть Европейской России. Казалось бы, наступил момент для пересмотра гражданских полномочий военных властей.
С многовластием надо решительно покончить, иначе мы зайдем в такие дебри, из которых выхода не будет. Наша обязанность все это разъяснить государю».
Кн. Н. Б. Щербатов дополнил свой предшествующий доклад указанием на тяжелое положение, которое после объявления войны получилось в Архангельске. Город этот был включен в состав территорий театра военных действий с подчинением его командующему войсками в Петрограде. Будучи таким образом изъят из ведения гражданского начальства и министерств, Архангельск остался в конце концов без всякого начальства, ибо петроградский военный округ не обладал ни необходимыми органами, ни знанием местных нужд и условий и не имел ни времени, ни возможности заниматься делами за сотни верст отдаленного города. В итоге упущено много драгоценных месяцев для развития архангельского порта, столь нужного нам в качестве единственного окна в Европу.
А. А. Хвостов:
«А что творится с эвакуацией очищаемых нами местностей? Ни плана, ни согласованности действий. Все делается случайно, наспех, бессистемно. Сплошь и рядом учреждения получают приказ об отъезде чуть ли не за несколько часов до очищения города войсками. Были случаи выезда суда с арьергардом. Архивы, имущество бросаются на произвол судьбы. Места водворения эвакуируемых учреждений предуказываются военной властью без сношений с заинтересованными ведомствами даже в отношении губерний, вне театра войны находящихся и, следовательно, Ставке не подчиненных. Губернаторы узнают об избрании их района для данного учреждения лишь в момент прибытия поездов с чиновниками и грузами. Ни помещений, ни продовольствия не заготовлено. Прибывшие испытывают всевозможные лишения. Приходится рассовывать кое-как и куда попало. Население ропщет от неожиданных стеснений. Надо было бы обратить внимание Ставки на создающееся положение и потребовать упорядочения эвакуации с участием гражданских ведомств.
А как отнестись к таким, например, действиям, как разрешение формировать различные польские легионы, латышские батальоны, армянские дружины? Подобные формирования выходят за пределы узковоенных интересов, в корне затрагивая вопросы общегосударственной политики. Ведь этот шаг есть в существе не что иное, как установление принципа образования национальных войск. Разве допустимо, чтобы такая мера принималась без согласия Совета министров. С ее последствиями по окончании войны придется считаться не Верховному главнокомандующему, роль которого кончится с заключением мира, а правительству. Распустить
А. В. Кривошеин:
«Совершенно ясно, что вопрос об урегулировании взаимоотношений со Ставкой не терпит никаких отлагательств. Ставка приближается, а с ней и все то, что грозит России неисчислимыми последствиями. Мнение Совета министров определилось настолько ясно, что остается только довести о нем до сведения великого князя и доложить государю императору».
П. А. Харитонов:
«Да, доложить с указанием на необходимость назначить в Ставку комиссара, избрав для этого высокопоставленное лицо, которое по своему положению, опыту в государственных делах, своей независимостью было бы достаточно авторитетно в глазах Верховного главнокомандующего. Следовало бы добиться того, чтобы Янушкевич стал начальником исключительно военного штаба, а комиссар – гражданского, причем каждый из них докладывал бы великому князю по своей специальности. Думается, что Янушкевич не должен бы возражать против такой постановки вопроса. Освобождение от бремени мало ему известных штатских дел дало бы ему досуг более серьезно заняться фронтом и борьбой с неприятелем.
Эта сторона обязанностей начальника штаба, по-видимому, порядком у него запущена…»
Министр торговли и промышленности кн. В. Н. Шаховской:
«Обуздание своеволия военных начальников особенно важно в рабочем вопросе. Открыто обвиняя промышленников в недостаточно интенсивном развитии производства и в преобладании соображений выгоды над сознанием патриотического долга, военные власти в то же время давят на рабочую массу террором. При малейших недоразумениях пускаются в оборот полевые суды, вооруженная сила, лишение льгот по призыву и тому подобные устрашения. Незначительный конфликт раздувается в крупное, чуть ли не революционное событие. Сейчас на фабриках и заводах настроение заметно повышается. Надо быть особенно осторожным и тактичным. Иначе могут вспыхнуть волнения и забастовки».
С. В. Рухлов:
«Не может быть двух мнений о необходимости заставить военную власть считаться с интересами гражданского управления. Мы все точно так же работаем для России и не меньше господ военных заинтересованы в спасении Родины от вражеского засилья. Нельзя примиряться с таким положением, будто каждый чиновник, каждый правительственный служащий является помехой для носящих военный мундир и что во всем виновато крапивное семя. Такое понимание корня переживаемых бедствий выгодно для штабов, но может привести к острым потрясениям. Становится невыносимо работать. Все планы, предположения, расчеты нарушаются произволом любого тылового вояки. Если бы это еще было на пользу дела. Но ведь вся жизнь страны расстраивается, правительственный механизм разлагается, повсюду хаос и недовольство, и прежде всего страдает армия – не тыловая (она себя не забывает), а сидящая в окопах и испытывающая лишения из-за тыловых трений. Вообще творится что-то неладное. И Совет министров, и мы – отдельные министры попали в какое-то странное положение перед Ставкой. Это учреждение призвано руководить военными действиями и бороться с врагом. А между тем оно проникает во всю жизнь государства и всем желает распоряжаться. Из Ставки нам даются предначертания и повеления, которые мы обязаны выполнять чуть ли не беспрекословно. Сегодня наш председатель огласил рескрипт из Ставки, в котором нам даже объявляется чуть ли не выговор за бестактность. Всякому распространительному толкованию военной необходимости есть предел. Пора покончить с подобными недоразумениями. Иначе нет возможности нести возложенные Его Величеством ответственные обязанности. Если обратиться к Положению о полевом управлении, то мы не найдем там законных оснований для того, что сейчас творится. Этому узаконению неизвестны термины повеление и рескрипт. Там просто говорится о непосредственных сношениях главнокомандующего с министрами и главными начальниками отдельных ведомств. Случайность личного положения не может менять существа закона».
А. В. Кривошеин:
«Нельзя забывать, что Положение о полевом управлении составлялось в предположении, что Верховным главнокомандующим будет сам император. Тогда никаких недоразумений не возникало бы, и все вопросы разрешались бы просто: вся полнота власти была бы в одних руках. Но, конечно, раз Положение о полевом управлении применяется при иных условиях, то в него должны быть внесены те изменения и поправки, которые подсказываются потребностями дела. Как бы ни был гениален начальник штаба Верховного главнокомандующего, но ведь не может же он заменить собой и Совет министров, и вообще весь аппарат правительственной власти в Российской империи».