Тыл-фронт
Шрифт:
Сегодня с утра решил предпринять попытку перебраться по льду на ту сторону. Но лед прогибался, трещал. «Интересно, достану я здесь дно?..» Если лед начнет проламываться, нужно быстро лечь на живот и осторожно ползти, — машинально вспомнил он одну из армейских истин.
— Товарищ майор!
От неожиданности и этого голоса Рощин вздрогнул и остановился. Лед предательски затрещал. Майор быстро попятился назад, трещина и змейка воды гнались за ним. Заметив смерзшиеся глыбы, Рощин ступил на них и облегченно вздохнул.
На
— Топыться задумалы! — выкрикнул он.
Чувствуя смутную тревогу, Рощин молча направился к берегу. Ноги стали тяжелыми, движения неуклюжими. Махнув на все рукой, направился напрямик. Лед проломился, с берега донесся испуганный крик. Голос огнем полоснул Рощина.
— Мужичище! — радостно, как во сне, буркнул он, рыская взглядом по берегу. Но кроме какого-то низкорослого, глубоко забравшегося в зимнюю военную форму японца, никого не нашел.
— Разве можно в такую минуту кричать? Чуть не утопил!.. Какой ветер вас загнал сюда?
Федорчук по-медвежьи сгреб майора и поцеловал в щеку.
— Раньше и не замечал, что вы так целоваться любите! — довольно пошутил Рощин.
— Ну и хлопец вы! — любуясь Рощиным, воскликнул Федорчук. — Простудитесь.
— Ерунда! С чем прибыли?
— Та прибув… — неопределенно промычал Федорчук. — Така ситуация, значит… Приказали Георгий Владимирович, свет-батюшка генерал, значит… если што, сдать в комендатуру…
— Меня? — остолбенел Рощин.
— Та не!.. Он-де! — кивнул головой старшина в сторону японца.
— Этого японца? — чувствуя навалившееся отупение, машинально переспросил майор.
— Японку! — засмеялся Федорчук.
Какая-то интуитивная вспышка сознания озарила Рощина. Рванувшись к «японке», он сорвал глубоко надвинутую лохматую шапку.
— Варенька, — прошептал Анатолий и задохнулся в поднятом воротнике Варенькиной шубы.
— Дипломатия! — крутнул головой Кондрат Денисович и отвернулся.
* * *
Зина попала в Хабаровск за несколько дней до Октябрьских торжеств. В госпитале за это время мало что изменилось, в жизни — многое. Совершенно неожиданно для нее в общежитии медработников оказалась Клавдия. Она за это время похудела, подурнела и притихла.
— Что с тобой? — невольно воскликнула Зина.
Вместо ответа Клавдия крепко обняла Зину и расплакалась. Потом рассказала все о Бурлове.
— За все время ни одного письма!.. — грустно заключила она. Но под 7 ноября на торжественном собрании счастье наградило Клавдию. Сначала был доклад первый послевоенный. Он показался до обидного коротким. После начальник госпиталя выложил на стол стопку бумажек, придавил их рукой и взглянул в притихший зал.
— Это все вам! — объявил он голосом, в котором соединилось все прошлое: трудное, скорбное, незабываемое. —
Клавдии стало душно. Она задохнулась, закрыла лицо руками и тихо заплакала. Заплакала от счастья и гордости теперь за ее человека — Федора Ильича.
— К чему же, Клава? — склонилась к ней Зина и, должно быть, первый раз в жизни поняла пропасть между большим счастьем и горем.
— Ой, Зинка! Мне тебя нужно утешать! — обняла ее Клавдия. Взглянув на следивших за ними подруг, горячо воскликнула: — Девочки, родные! Спасибо за все, за все!
* * *
После отъезда Клавдии Зина еще острее почувствовала одиночество. Чтобы не оставаться наедине со своими мыслями, забыться, она охотно подменяла подруг на дежурстве, оставалась работать в праздничные дни, просиживала ночи в палате тяжелобольных.
Под Новый год Зина с утра дежурила в проходной, принимая подарки и письма от горожан для больных. В этом году их было особенно много. В корпусе она появилась только к вечеру с пачкой писем и большим свертком.
В ее палате было тихо. Высокий, худой капитан вполголоса читал «Хождение по мукам».
— Жаворонок прилетел! — объявил он, заметив Зину. — Моя миссия окончена. Много, сестренка, пожертвований собрала для страждущих воинов?
— На целый год хватит!
В палате послышались оживленные голоса.
— Письмецо есть?
— Мою записку передали?
— Товарищи! Кахетинское — довоенное!
— Это не всем, не всем! Кому Виталий Корнеевич прописал.
— Прочитайте, Зина, Толстого.
Из дальнего угла палаты неожиданно донесся медленный бредовый разговор:
— Я вам… спою. Спою! — запел глухо, задыхаясь: — По диким… степям Забайкалья… где золото роют в горах… — Безумство храбрых… — вдруг выкрикнул громко, запальчиво.
— Что это? — даже вздрогнула Зина от неожиданности.
— Троих новичков перевели из пятого корпуса, там паровое что-то забарахлило, — пояснил высокий капитан. — Днем был в сознании, к вечеру сдал. Кофеин вводили.
Зина подошла к раненому.
Тот лежал на спине, раскинув безжизненно руки вдоль тела. Его голову и шею плотно окутывали бинты, на лице они оставляли только пугающую щель для носа и рта. Его иссиня-бледные губы сейчас что-то шептали.
— Девушка, наши пришли? — низко склонившись к нему, расслышала Зина.