Тысяча душ
Шрифт:
Вы, юноши и неюноши, ищущие в Петербурге мест, занятий, хлеба, вы поймете положение моего героя, зная, может быть, по опыту, что значит в этом случае потерять последнюю опору, между тем как раздражающего свойства мысль не перестает вас преследовать, что вот тут же, в этом Петербурге, сотни деятельностей, тысячи служб с прекрасным жалованьем, с баснословными квартирами, с любовью начальников, могущих для вас сделать вся и все - и только вам ничего не дают и вас никуда не пускают! Чтоб скрыть от Настеньки свое отчаяние, Калинович проворно ушел из дома. Голова его решительно помутилась; то думалось
Вдруг раздался сзади его голос: "Яков Васильич!" Калинович вздрогнул всем телом. Это был голос князя Ивана, и через минуту и сам он стоял перед ним, соскочив на тротуар с щегольского фаэтона.
– Что вы и как вы? Тысячу вам вопросов и тысячу претензий. Помилуйте! Хоть бы строчку!..
– говорил князь, пожимая, по обыкновению, обе руки Калиновича.
– Я ничего: живу в Петербурге, - отвечал тот.
– Да; но что вы, скажите, служите здесь, занимаетесь литературой?
– Нет, не служу, а литературой немного занимаюсь.
– Да, - повторил князь, - но что ж вообще: хорошо... недурно идет?..
– Ни то, ни се, - отвечал Калинович.
– Ни то, ни се!
– повторил опять князь.
– Вы ведь, однако, теперь нашего поля ягода: человек женатый.
Калинович вспыхнул.
– Нет, я не женат, - отвечал он.
– Как?.. Не шутя?..
– спросил князь, взглянув ему в лицо.
– Каким же образом у нас положительный прешел об этом слух? Mademoiselle Годнева в Петербурге?
– Она в Петербурге.
– И вы в самом деле не женаты?
– Нет, - отвечал еще раз Калинович.
– Гм!
– произнес князь.
– Как же я рад, что вас встретил!
– продолжал он, беря Калиновича за руку и идя с ним.
– Посмотрите, однако, как Петербург хорошеет: через пять лет какие-нибудь приедешь и не узнаешь. Посмотрите: это здание воздвигается... что это за прелесть будет!
– говорил князь, видимо, что-то обдумывая.
– Вы здесь одни, ваше сиятельство, или с семейством?
– спросил Калинович, которому вдруг захотелось увидеть княжну.
– Нет, я один. Mademoiselle Полина сюда переехала. Мать ее умерла. Она думает здесь постоянно поселиться, и я уж кстати приехал проводить ее, отвечал рассеянно князь и приостановился немного в раздумье.
– Не свободны ли вы сегодня?
– вдруг начал он, обращаясь к Калиновичу.
– Не хотите ли со мною отобедать в кабачке, а после съездим к mademoiselle Полине. Она живет на даче за Петергофом - прелестнейшее местоположение, какое когда-либо создавалось в божьем мире.
Калинович молчал.
– Пожалуйста, - повторил князь.
Герой мой нигде, кроме дома, не обедал и очень хорошо знал, что Настенька прождет его целый день и будет беспокоиться; однако, и сам не зная для чего, согласился.
– Прекрасно, прекрасно!
– произнес князь и, крикнув экипаж, посадил с собой Калиновича.
Быстро понесла их пара серых рысаков по торцовой мостовой. Калинович снова почувствовал приятную качку хорошего экипажа и ощутил в сердце суетную гордость - сидеть, развалившись, на эластической подушке
– В Морскую!
– крикнул князь, и они остановились у Дюссо.
В первой же комнате их встретил лакей во фраке, белом жилете и галстуке, с салфеткой в руках.
– Здравствуй, Михайло, - сказал ему князь ласково.
Лакей с почтением и удовольствием оскалил зубы.
– Давно ли, ваше сиятельство, изволили пожаловать?
– проговорил он.
– Недавно-с, недавно... Это все татары: извольте узнать! И, что замечательно, честнейший народ!
– говорил князь Калиновичу, входя в одну из дальних комнат.
Михайло следовал за ним.
– Ну-с, давайте нам поесть чего-нибудь, - продолжал князь, садясь с приемами бывалого человека на диван, - только, пожалуйста, не ваш казенный обед, - прибавил он.
– Слушаю, ваше сиятельство, - отвечал лакей.
– Во-первых, сделайте вы нам, если только есть очень хорошая телятина, котлеты au naturel, и чтоб масла ни капли - боже сохрани! Потом-с, цыплята есть, конечно?
– Самые лучшие, ваше сиятельство: полтора рубля серебром.
– Ну, да... Суп тоже отнюдь не ваш пюре, который у вас прескверно делают; вели приготовить a la tortue, чтоб совсем пикан был - comprenez vous? [102]
102
черепаховый... понимаешь? (франц.).
– Oui je comprends [103] , - отвечал татарин, осклабляясь.
– Ну, а там что-нибудь из рыбы.
– Форели, ваше сиятельство!
– Хорошо... Вина дай, шампанского: охолодить, конечно, вели - и дай ты нам еще бутылку рейнвейна. Вы, впрочем, может быть, за столом любите больше красное?
– обратился князь к Калиновичу.
– Все равно, - отвечал тот.
– Все равно? Вино, впрочем, это очень хорошее.
– В пять или в восемь рублей прикажете?
– спросил лакей.
103
Да, я понимаю (франц.).
– В восемь, в восемь, мой милый, - отвечал князь.
Лакей ушел.
– Удивительно честный народ!
– повторил еще раз князь ему вслед.
Обед был готов через полчаса.
– Нет, нет этого букета!..
– говорил князь, доедая суп.
– А котлеты уж, мой милый, никуда негодны, - прибавил он, обращаясь к лакею, - и сухи и дымом воняют. Нет, это варварство, так распоряжаться нашими желудками! Не правда ли?
– отнесся он к Калиновичу.
– Да, - отвечал тот, не без досады думая, что все это ему очень нравилось, особенно сравнительно с тем мутным супом и засушенной говядиной, которые им готовила трехрублевая кухарка. То же почувствовал он, выпивая стакан мягкого и душистого рейнвейна, с злобой воображая, что дома, по предписанию врача, для здоровья, ему следовало бы пить такое именно хорошее вино, а между тем он должен был довольствоваться шестигривенной мадерой.