Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи
Шрифт:
Она достала из сумки коробку печенья макарон.
– Ничего, если я их сюда положу? Боюсь раздавить в сумке. Кажется, это ваш любимый десерт? Я их сама испекла, – сказала она, украдкой мне подмигнув. – Итак, герои истории, которую вы сейчас услышите, – два интерна, которые вам немного знакомы: он и я. Это случилось четыре года назад. – Тут она толкнула меня локтем. – Начинай!
– Наступил последний день стажировки в отделении великого профессора Жебера. Он проверил, хорошо ли мы усвоили базовые приемы. Мы четверо подтвердили свои навыки во всем, кроме священного вагинального обследования. Профессор Жебер вышел из себя: “Что?! Я вас не отпущу из
Палата 116: Мадам Живэ, болезнь Паркинсона, старческое слабоумие, бегающий неспокойный взгляд. Несчастная старушка… Я затворил дверь, натянул перчатку, подцепил капельку смазки, борясь с тошнотой. Решусь? Не решусь? Я замер, улыбаясь мадам Живэ. Похлопал ее по руке, чтобы успокоить (среднее время правильного вагинального обследования – пять минут).
Спустя пять минут я вышел и соврал профессору Жеберу:
– Готово.
Он похлопал меня по плечу, словно старый сиу, гордый тем, что юный индеец прошел обряд посвящения, во время которого его обмазали медом, привязали к столбу, и всю ночь его кусали красные муравьи, а соплеменники танцевали вокруг, выкрасив лица белой глиной.
Амели воскликнула:
– Я тоже в тот день не смогла! Но ты… Я не знала!
– Увы! К моему великому стыду, я тогда подумал: “Спрошу у подруги. В конце концов, у нее передо мной должок: в прошлом месяце она соврала, что сумела провести ректальное обследование простаты”.
Жар-птица и Амели удивленно вытаращились на меня.
– Шучу!
Обе облегченно вздохнули. Амели снова толкнула меня локтем.
– А теперь вторую историю, – велела она.
– Она великолепна. Тогда мы были еще экстернами на практике в отделении профессора Жебера, заслуженно получившего от коллег прозвище шеф Леонид. Я думал, как бы его поточнее описать. Короче, если вас заинтересует, кто изобрел пинок под зад ногой, не сомневайтесь: это был он. Шеф Леонид – приверженец спартанской системы воспитания (что значит “ботинком в морду”). Его боятся. Однажды мы собрались на большую сходку, как всегда по четвергам. Каждый рассказывал о своем пациенте. Амели начала:
– Мы сделали ему тироидо… тиродио… тиректоди… Короче говоря, мы удалили ему щитовидную железу.
– Вы сделали ему ЧТО? – поинтересовался шеф Леонид.
Амели со всеми мыслимыми предосторожностями проговорила:
– Мы извлекли щитовидную железу из ложа щитовидной железы, профессор.
– Надо говорить “произвели тиреоидэктомию”. А что, экстерны так мало получают, что не могут оплатить занятия с логопедом?
Его заместитель захихикал. Похоже, язык у него был шершавый от лизания начальственных задов. Я подумал: “Трам-пам-пам! Праздник в разгаре! Гуляем!” Амели закончила доклад. Она собиралась стать врачом скорой помощи, и в этом деле, конечно, нет ничего важнее тонкостей произношения. Вы знаете, она будет светилом медицины! Людям, врезавшимся на машине в дерево, повезет, если она приедет их спасать.
– Прекрати, ты меня смущаешь!
– Ладно. Профессор повернулся ко мне. Я снова подумал: “Трам-пам-пам! Ну вот! Праздник продолжается!” И произнес…
Амели прижала палец к губам.
– Вы хотите знать, что было дальше?
Жар-птица, жадно слушавшая меня, кивнула, сгорая от любопытства. Амели, предвкушая
– История супер. Правда. Развязка близка. Вам понравится.
– Рассказывайте!
Амели поднялась и произнесла с насмешливым видом:
– Завтра утром. И только если Фабьенн мне подтвердит, что вы хорошо поужинали сегодня вечером, съели печенье и наутро позавтракали. Спокойной ночи!
Амели посмотрела на меня. Она такая умная, что меня это иногда пугает.
– Завтра! Ровно в девять!
Амели была уже за дверью.
– Вы не можете вот так уйти! – крикнула вдогонку Жар-птица.
Я обернулся:
– Вы тоже.
Чуть больше 20 часов
Мы переоделись в обычную одежду и отправили халаты в прачечную. Амели принялась делать сложные растяжки, словно атлет после долгого бега.
– Она съест мое печенье, – уверенно сказала она, дотрагиваясь кончиками пальцев до стоп. – По четырем причинам. 1. Захочет знать, чем все закончится. 2. Захочет сделать тебе приятное. 3. И мне тоже сделать приятное, потому что я сама испекла печенье. 4. Она не сможет сопротивляться нейромедиаторам. Никто не может.
– Нейромедиаторы? Что это ты говоришь?
– Глутамат натрия сильно возбуждает нервные клетки. Он усиливает не только вкус, но и аппетит. Это из-за него пакетики с арахисом и чипсами обычно тают на глазах.
– Ты добавила в печенье глутамат натрия?
– И не только. Знал бы ты, сколько времени уходит на то, чтобы приготовить миндальное тесто с протеиновыми добавками и поливитаминами. Каждое маленькое печенье по пищевой ценности соответствует бифштексу весом двести граммов. Завтра я ей расскажу, чем закончилась история. Потом можешь отправить ее бежать марафон.
День пятый
Que reste-t-il de nos amours?
Почти 8 часов,
в общежитии
Утром я принял душ, надев хирургическую маску. Одна бактерия и четыре интерна нагишом, в масках утенка.
Если Бог есть, он, должно быть, покатывается со смеху.
8 часов,
в больнице, наверху
Амели устроилась поудобнее, готовая слушать финал истории.
Я на секунду замер на пороге, не решаясь войти. Мне все труднее и труднее было заходить в седьмую палату. Только что я долго уговаривал себя, прежде чем снова подняться на шестой этаж. Еще несколько дней, и моя сила воли будет не тверже майонеза в пакете: стоит его только выдавить, и назад вернуть уже невозможно.
Амели заглянула в коробку. Пусто.
– Поздравляю! Вы выполнили свою часть договора, я выполню свою!
– У них был странный вкус, – сказала Жар-птица.
– Противный?
– Нет, чудесный. Но странный.
– Это у вас из-за болезни, – соврала моя коллега, не поведя бровью. – Она действует на восприимчивость вкусовых сосочков на языке. Ну что ж, послушаем конец истории… На чем мы остановились?
– Батист собирался отчитаться профессору Жеберу о своем пациенте.
Я подхватил:
– Месье Люлль, девяносто три года, пролежал на полу шестнадцать часов до приезда бригады, доставившей его в больницу. Он не смог встать. Синдром черепахи: человек, упав на спину, не в состоянии перевернуться, так же как черепаха, опрокинувшись, делается беспомощной.