Тысяча Имен
Шрифт:
— Закрепиться — да, могли бы, — ворчливо согласился Адрехт, — но если до этого дойдет… — Он не договорил, но тон его не сулил ничего хорошего.
Маркус понял, что он имеет в виду. Сам по себе храм с его толстыми каменными стенами и массивной бревенчатой крышей мог послужить вполне пристойным укреплением. Его узкие высокие окна располагались на приличной высоте, входная дверь выглядела достаточно прочно, и ее в любом случае можно было забаррикадировать изнутри. В храме могли разместиться по меньшей мере две–три роты,
Однако же, если дойдет до такой крайности, если им останется только занять этот последний рубеж обороны, — они неизбежно угодят в окружение. Как только аскеры вырвутся на открытую местность, численное преимущество позволит им без труда окружить храм и отсечь ворданаям все пути к отступлению.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — сказал Маркус. — Поставь солдат пробивать бойницы в домах на берегу канала и скажи лейтенанту Арчеру, чтобы размещал свои орудия на верху дамбы. Надо будет придумать, как их замаскировать…
Голова у Маркуса вдруг закружилась. Он протянул руку, пытаясь опереться о стену храма, промахнулся и неуклюже шагнул в пустоту. Адрехт успел схватить его за руку.
— Я обо всем позабочусь, — сказал он. — Иди поспи.
— Разбудишь меня, если что–то пойдет не так?
Адрехт улыбнулся.
— Даю слово чести. Ступай.
Маркус, шатаясь, побрел прочь. Ноги вдруг отяжелели, словно превратились в свинцовые чушки. Внутри храма было пыльно, пол усеян комками земли и обломками мебели. Команды, которые Адрехт позднее направил в храм, с изумлением обнаружили, что старший капитан растянулся на уцелевшей от погрома скамье, подоткнул под голову скомканный мундир и храпит так, что и мертвого подымет.
Глава двенадцатая
«Возьми нож…»
Винтер открыла глаза. Сквозь выцветший брезент палатки сочился все тот же привычный, голубовато–серый свет утреннего солнца, но губы девушки до сих пор горели от призрачного поцелуя. Винтер моргнула — и обнаружила, что плачет.
— Тебе снился сон, — проговорили совсем рядом по–хандарайски. «Феор!» Винтер резко села, торопливо вытирая глаза тыльной стороной руки.
— Как ты догадалась?
— Ты с кем–то разговаривал, — пояснила девушка. Она полулежала, опершись на локоть, на своей койке, у дальней стены палатки.
Винтер мысленно выругалась. От разговоров во сне рукой подать до того, чтобы выдать свою тайну.
— И что я говорил?
— Я не поняла ни слова. — Феор изогнула бровь. — Один юноша в нашей обители видел во сне будущее. У тебя тоже был такой сон?
— Нет, — сказала Винтер. Она до сих пор ощущала, как волосы Джейн невесомо касаются ее лица. — Мне снилась моя первая любовь.
— Вот как? — отозвалась Феор и смолкла.
Винтер
— Священнослужительницам, наверное, нельзя влюбляться?
— Нельзя, — серьезно, как всегда, подтвердила девушка. — Нам позволено тешить плоть с экмалями, слугами–евнухами, но любовь… — Она оборвала себя, заметив выражение лица Винтер. — Что–то не так?
— Да просто удивился, — пробормотала Винтер. — В Вордане священникам и монашкам полагается хранить целомудрие.
— В таком случае, — сказала Феор, — мне их жаль. Это же противоестественно.
«А кастрировать маленьких мальчиков, стало быть, естественно?» Впрочем, Винтер решила не затевать спора. Судя по тому, сколько света проникает в палатку, уже порядком рассвело. Не успела она направиться к мундиру, валявшемуся в дальнем углу, как снаружи зарокотали барабаны. Беглая дробь, которая призывала к оружию. Винтер натянула мундир, застегнула на все пуговицы и принялась за носки, когда по шесту палатки постучали.
— Бобби, это ты? — окликнула она, не поднимая головы.
— Так точно, сэр! — долетел снаружи знакомый голос.
— Сейчас приду. — Винтер повернулась к Феор. — Мы сегодня не будем сворачивать лагерь, так что можешь спокойно остаться здесь.
Девушка кивнула.
— Вы пойдете в бой?
— Да, наверное.
— Тогда я хочу пожелать вам удачи.
— Несмотря на то что я буду убивать твоих соотечественников?
— Солдаты Искупления мне не соотечественники! — В голосе Феор прозвучал столь редкий для нее гнев. И тут же на лице девушки отразилась тревога. — Винтер дан-Игернгласс. Если…
Она осеклась, плотно сжала губы. Винтер вынудила себя улыбнуться.
— Все будет хорошо. Не беспокойся. — Она зашнуровала сапоги и встала. — К вечеру мы должны вернуться.
Феор кивнула. Винтер поднырнула под полог палатки и выбралась наружу, в прозрачный утренний свет, где ее ждали трое капралов. Вокруг них стекались из палаток солдаты седьмой роты — точь–в–точь муравьи из разворошенного муравейника. Поскольку они собирались к вечеру вернуться в лагерь, идти можно было налегке, и все рядовые, пользуясь этим случаем, избавлялись от котелков, утвари, запасной одежды, галет и разнообразного имущества, которое непостижимым образом оседает в солдатских мешках.
Бобби, как обычно, был подтянут и свеж. Приступ смертной тоски, настигший его на пристани, судя по всему, прошел бесследно. Паренек ни словом не обмолвился Винтер о ее обещании, и сама она тоже не стала об этом вспоминать. Четко откозыряв, Бобби вручил ей клочок папиросной бумаги.
— Приказ лейтенанта Варуса, сэр! — отчеканил он. — Первый батальон займет место слева в центре строя! Через полчаса быть на южном плацу, сэр!
— Ладно, — сказала Винтер. И, чтоб соответствовать представлениям солдат о поведении сержанта, гаркнула во все горло: