Тысяча осколков тебя
Шрифт:
Я понимаю, что буду скучать по нему, когда вернусь домой.
Потом мы слышим крики снаружи — не несколько человек, а несколько дюжин. Сотни. Рука Владимира сжимает мою, на секунду мы разделяем опасения, но потом понимаем, что то, что мы слышим — это не паника. Это ликование.
Мы выбегаем из моей палатки и видим, что солдаты подкидывают шапки в воздух и наливают из фляжек водку, чтобы выпить за свою радость.
— Что такое? — кричит Владимир. — Какие новости?
Царь Александр выходит из толпы к нам с широкой улыбкой на лице.
— Верные полки напали на силы моего мятежного
Он присоединяется к восторгам по поводу смерти своего брата. Учитывая, что Сергей тоже пытался нас убить, это может быть справедливо. Всё, о чем я могу думать — о том, что это первый раз, когда я вижу Царя улыбающимся.
Владимир не начинает праздновать, но его облегчение очевидно.
— Что за смелые солдаты прикончили восстание?
Царь, кажется, думает, что это не более чем незначительная деталь, но говорит:
— Батальон Азаренко.
Это значит, что Пол был в сражении.
— Лейтенант Марков — он в порядке? Он не пострадал?
— Откуда я знаю? — Царю Александру уже наскучило разговаривать со своими детьми, когда солдаты готовы чествовать его. — Посмотри отчеты, если хочешь.
Владимир бросает взгляд на меня и сжимает мою руку.
— Пойдем, Маргарита. Я достану для тебя отчеты.
Они оказываются листками бумаги, исписанными от руки, неряшливыми, потому что их отправили прежде, чем успели высохнуть чернила. Я стою в палатке Царя, сжимая бумагу, чтобы разобрать слова. Я читаю что Великий Князь Сергей встретил свою смерть на другом конце байонета. О том, что только девятнадцать верных царю солдат заплатили высшую цену, и Полковник Азаренко среди них. О том, что еще восемь солдат были серьезно ранены.
И я читаю, что один из раненых солдат — Пол.
Глава 18
— Мы не можем ехать побыстрее? — мне стыдно так говорить, потому что лошади стараются изо всех сил, таща сани по сугробам быстрее, чем любой снегокат. Мне кажется, я могу обогнать лошадей только лишь силой одного своего страха за Пола, кажется, сила притяжения иссякнет, и я полечу прямо к нему.
— Успокойся, — говорит папа. Он вызвался отвезти меня, и это счастье. Я не знаю, как смогла бы вынести пребывание с кем-то, кто не знает правды. — Мы будем там через час такими темпами.
— Я знаю. Извини. Просто я...— но что я могу сказать?
Он говорит это вместо меня:
— Просто, ты его любишь, — когда я потрясенно поворачиваюсь к нему, папа просто горестно качает головой. — Я знаю, как выглядит запретная любовь, Маргарита. Я научился узнавать её в глазах твоей матери.
Я обнимаю его руку.
— С ним всё будет хорошо.
— Если лейтенант Марков не выживет, твой Пол тоже умрет?
— Никто точно не знает, но вероятно, что да.
Папа оглядывает меня:
— За кого из них ты боишься?
— За обоих, — острый холодный воздух колет мне щеки, пока мы мчимся вперед. — Я связана с Полом,
вероятно, во всех измерениях, так же, как ты связан с мамой.
Несколько мгновений папа молчит потом говорит:
— В твоём мире мы не вместе. Твоя мама и я.
— Я же говорила тебе...
— Да ты говорила мне, и я никогда не видел, чтобы у кого-то было такое грустное
— Вы были вместе, всегда. Ничто не могло разлучить вас, — правда, папа её заслуживает. — Ничто кроме смерти.
Он резко вдыхает.
— Я бы никогда не заставил ее продолжать рожать.
— Не она, — шепчу я. — Ты.
После этого мы какое-то время ехали в тишине, вокруг нас не раздавалось ни звука за исключением топота лошадей, скрипа полозьев на снегу и позвякивания поводьев. "Папа в шоке? На что это похоже узнать, что ты умер?"
Потом он обхватывает меня рукой.
— Моя бедная дорогая девочка.
Мои глаза наполняются слезами, и я склоняюсь к нему. Он прижимает меня крепче, успокаивая меня. Я понимаю, что значит быть родителями: узнать о самой страшной вещи, которая только может произойти с тобой, и думать только о том, как будет больно твоему ребёнку.
— Это случилось недавно? — тихо произносит папа.
Я киваю ему в плечо.
— Прямо перед моим уходом.
— Тебе, должно быть, тяжело меня видеть.
— Нет, это здорово снова быть с тобой. Потому что ты больше похож на себя, чем отличаешься.
— Был ли я для тебя хорошим отцом? Я всегда думал о том, как бы всё сложилось, если бы у меня была такая возможность.
— Ты был самым лучшим, — все мелкие ссоры с папой, когда он запрещал мне брать свою машину, или смеялся надо мной из-за пристрастия к сериалу Дневники Вампира или иногда не переставая говорил о Монти Пайтоне и испанской инквизиции — всё это перестало иметь значение. — Ты разрешал мне быть собой, мне и Джози, нам обеим. Наш дом всегда был таким странным, совсем не как у других детей, но мне было всё равно. Все остальные всегда волновались о том, что подумают другие люди. Вы с мамой никогда так не поступали. Вы хотели, чтобы мы нашли свой собственный путь в мире, но вы всегда были готовы помочь нам. Вы говорили нам, что любите нас, каждый вечер перед сном. Каждый вечер после ужина ты мыл посуду и напевал песни Beatles. In my life, была моей любимой, и я никогда не смогу слышать эту песню и не думать о тебе. Я и не хочу. Я так сильно тебя люблю.
Я зарываюсь головой ему в плечо, и его рука сжимает меня сильнее. Через долгое время он говорит:
— При чём здесь насекомые?
— Насекомые?
— Жуки?
— The Beatles, были рок-группой, — это ничего ему не объясняет, я смеюсь сквозь слезы. — Певцы. Это певцы, которые тебе нравились.
Его ладонь похлопывает меня по предплечью.
— И мы с твоей матерью были счастливы?
— Почти до неприличия счастливы.
— У Софии всё хорошо сложилось в жизни?
— Она — известный ученый, работает над исследованиями, которые увлекают её больше всего на свете. У неё есть я и Джози, она хорошая мама, но, я думаю, что ты видел это сам. Я думаю, она бы сказала, что её жизнь была почти идеальна, пока она не потеряла тебя.