Тысячелетний воин Ярополк
Шрифт:
– Цвет папоротника, – прошептал Вась Вась, а потом сорвался с места, бросившись к огоньку.
– Стой! – заорал я и бросился навстречу, но остановить вампира не успевал.
Тот был ближе.
Я только начал бег, а он уже преодолел треть. Метнувшуюся наперерез Соколину отбросило в сторону, словно девчонку, вставшую на пути у взбесившейся лошади, и я даже удивиться не успел, откуда у него столько сил. Лишь в последний миг раздался выстрел, и вампир упал на траву. Но даже там он продолжил ползти к цветку, пылая алыми
– Он идёт, – прохрипел Вась Вась, скребя пальцами газон. – Я преподнесу ему дар. Пустите меня.
Я подскочил к упырю и прижал к траве, навалившись всем весом.
– Что с тобой?
– Пусти, пожалуйста, – протянул вампир, вытянув к цветку руку, и откуда столько сил у него? Диву даться можно. – Я должен! – Прокричал он и дёрнул головой, пытаясь меня укусить.
– Кто этот владыка? – спросил я, нагнувшись поближе к его уху.
– Голос в голове. Он шепчет. Шепчет, что владыка идёт, что он самый лучший, что он свет во тьме.
– Ярополк, – закричала Гореслава, – ты должен сорвать цвет первым!
Лесная дева держала поперёк тела Муркину, которая вырывалась и шипела, как кошка.
– Что с ней? – спросил я, поднимая голову.
– Дурень, – процедила лесная дева, – цветок тянет многих из числа нечисти. А она тоже нечисть.
Я стиснул зубы и несколько раз ударил Вась Вася по голове, отчего тот обмяк, а потом схватил за лодыжку и подтащил к трупу людоеда, с которого торопливо начал стягивать верёвку.
– Тише, Василий, – бормотал я. – Полежишь тихонько, а опосля отдадим тебя Егору Олеговичу. Уж он-то найдёт способ тебя вылечить.
Вампир дёрнулся и пришлось на него навалиться, чтоб не вырвался. Тем временем Гореслава вместе Соколиной замотали каким-то шнурком руки и ноги Муркиной. Дмитрий же приставил к голове духа-хранителя этого газона волшебную палочку и процедил:
– Попробуй только дёрнуться.
Дух же задрал вверх руки и испуганно таращился на нас.
Связав вампира, я выдохнул и встал, а потом чуть не выругался со злости. Над цветком склонилась Несмеяна, протянув руки, желая обхватить волшебный огонёк, как замёрзший человек горячую кружку.
– Не надо! – прокричал я, быстро оглядевшись.
Все были заняты и помощи ждать неоткуда. И получалось, что дитя змеиного народа сейчас сорвёт цветок, и всё будет напрасно.
– Несмеяна, прошу, не надо! Ты меня слышишь?
Девушка вздрогнула и раскрыла рот, из которого вытянулся тонкий раздвоенный язык.
– Я только посмотрю, – прошептала она, приближая руки к огоньку. – Он такой чудесный.
– Не надо, – повторил я просьбу, медленно подходя к девушке.
– Он такой тёплый. – прошипела она нечеловеческим, лишённым чувств голосом, – я только разок притронусь. Можно?
Я приблизился к ней. Сперва мелькнула мысль ударить бледную девушку по голове, но вместо этого опустил руки на её тонкие холодные плечи.
– Несмеяна, я подарю
Дитя змеиного народа подняла на меня глаза с расширенными до предела зрачками.
– Яр хороший, – протянула она. – Я помню его тепло. Гореслава тоже хорошая, но она убьёт меня, если я буду греться как тогда. Но же ты разрешишь просто греться?
Несмеяна говорила, а я медленно наклонялся, обнимая девушку одной рукой и протягивая другую к радужному огоньку.
– Да, – произнёс, а потом резко подался вперёд и ухватил цветок.
Ладонь обожгло так, словно я уголёк из костра вытащил голыми пальцами, а не растение. Кости на правой руке противно хрустнули, ногти на ней с брызгами крови вытянулись и превратились в длинные медвежьи когти, зубы заломило, а вдоль хребта прошёлся холодок.
– Яр хороший, – повторила Несмеяна и прижалась своей щекой к моей. – Я помогу Яру дойти до места.
Я же думал о другом, и с губ моих слетел шёпот.
– Не зверь. Не чудовище. Не нечисть.
Правая рука медленно покрывалась мехом.
– Я человек! – вырвался крик, и я встал, потянув стебель с цветком за собой.
Обратного пути уже не было.
– Я человек. Я человек. Я человек, – бормотал, развернувшись и поглядев на товарищей.
Те замерли, ожидая, что будет, и даже Муркина, почти полностью став животным, неподвижно глядела на цветок, который отражался в её глазах, словно свеча, стоящая на столе посреди тёмного терема, в зрачках домовой кошки.
– Я человек, – повторил я слова, как заклинание, а потом взял в левую руку клинок, по которому потекли медленные, как ползающие по большому листу камыша, светлячки. Некоторые срывались с железа, делали круг и снова садились на него. – Выкусите все! Я человек!
Крик разорвал тишину, заставив вздрогнуть и зашептаться зевак, а товарищей улыбнуться.
– Подумай о том, чего больше всего на свете желаешь, – произнесла Гореслава, по-прежнему держа в руке нож с белым лезвием.
В свете сияния папоротника кровь на том отливала лунным светом.
– Что желаю?
В голове закружились глупые мысли о золоте, власти и прочем, и как их отражение, искры колдовского цветка взлетел ярким роем начали виться вокруг меня, как туча мошкары. По летучему рою волнами прокатывались всполохи красного, жёлтого, синего и зелёного.
– Нужно найти украденную девчонку, – крепко зажмурившись произнёс я, изо всех сил стараясь держать в голове образ Алёны. – Она ключ к моим бедам и планам врага.
Открыв глаза, я увидел, что искры вытянулись, уподобившись струйке белого дыма, срывающегося с тлеющей веточки или сигареты, а ещё они стремились куда-то, как тот же дым во время сквозняка, сплетясь в петли, извиваясь змейкой и тая в пяти саженях от меня.